Убийственно тихая жизнь

Войдя в свою квартиру, Арман Гамаш сразу же ощутил запах жареной куропатки. Это было фирменное праздничное блюдо Рейн-Мари: небольшая дикая птица в беконе, приготовленная на медленном огне в соусе из глинтвейна с можжевеловой ягодой. Обычно он готовил начинку из дикого риса, но на сей раз Рейн-Мари, вероятно, сделала все сама. Пока он раздевался, они обменялись новостями. Потом он принял душ. Она рассказала ему о крещении и фуршете после церемонии. Она была почти что уверена, что присутствовала на той церемонии, хотя многих людей просто не узнала. Он рассказал ей о том, как провел день, и о деле. Рассказал все. Этим он отличался от других, но он не понимал, как можно поддерживать семейные отношения, если утаивать от жены эту часть его жизни. И потому он рассказывал ей все, и она рассказывала ему все. И пока, по прошествии тридцати двух лет совместной жизни, это вроде бы работало.

Пришли друзья, и вечер получился раскованный, легкий. Две бутылочки хорошего вина, отличный праздничный обед и задушевное умное общество. Гамаш вспомнил начало книги Вирджинии Вулф «Орландо». Этот Орландо на протяжении своей многовековой жизни ищет не богатства и славы или почестей. Нет, он ищет только общения.

Клара раскачивалась туда-сюда, туда-сюда, баюкая свою скорбь. В этот день она испытала такое чувство, будто кто-то вынул у нее сердце и мозг. Теперь ей вернули и то и другое, только перемолотыми. Мозг не мог ни на чем сосредоточиться и постоянно возвращался в одну и ту же мучительную точку.

Питер тихонько подошел к дверям спальни и заглянул внутрь. Господь его простит, но какая-то его часть испытывала ревность. Ревность к тому, что бо́льшая часть Клары принадлежала Джейн. Он спросил себя: а его смерть переживала бы Клара с такой скорбью? И тут он понял, что, если бы его убили в лесу, у Клары был бы человек, который мог бы ее утешить, – Джейн. Джейн знала бы, как это сделать. И в этот миг для Питера открылась дверь. Впервые в жизни он задался вопросом, что стал бы делать кто-то другой. Что бы делала Джейн, будь она здесь, а он умер бы. И он нашел ответ. Он молча лег рядом с Кларой и обнял ее. И в первый раз после того, как стало известно о смерти Джейн, ее сердце и мысли успокоились. На одно благословенное мгновение они оказались в том месте, которое называлось любовью, а не смертью.

Глава четвертая

– Тост будешь? – решился спросить на следующее утро Питер, обращаясь к скорбной спине Клары.

– Как я богу ходедь дост? – прорыдала она в нос, и тонкая ниточка слюны протянулась из ее рта до самого пола, где у ее ног образовалась целая блестящая лужица.

Они стояли босиком в кухне, начиная готовить завтрак. Обычно к этому времени они уже принимали душ, и если не одевались полностью, то хотя бы накидывали халат на пижаму и надевали шлепанцы. Но сегодняшнее утро не было обычным. Питер только сейчас понял, насколько необычным оно было.

Он пролежал всю ночь, обнимая Клару и лелея надежду, что худшее позади. Что наутро скорбь, конечно, не уйдет совсем, но отпустит его жену хотя бы частично. Однако женщина, которую он знал и любил, была целиком поглощена горем. Как Иона[30]. Ее белый кит скорби и потери в океане телесной жидкости.

– Клара, нам нужно поговорить. Мы можем поговорить?

Питер жаждал вернуться в теплую кровать с чашечкой кофе, тостом и джемом и последним каталогом от «Ли Вэлли»[31]. Но вместо этого он стоял босиком посреди холодной кухни, размахивая за спиной Клары длинным французским батоном, словно волшебной палочкой. Ему не понравился образ волшебной палочки. Лучше уж меч. Только подобает ли ему такое поведение? Размахивать мечом за спиной собственной жены. Он замахнулся два раза – и батон-меч хрустнул, сломался. «Вот и хорошо, – подумал Питер. – От этих образов сплошная путаница в голове».

– Нам нужно поговорить о Джейн.

Он вспомнил, где находится, положил трагически сломанный меч на стол и опустил руку на плечо жены. Несколько мгновений он ощущал под пальцами мягкую фланель, но потом плечо дернулось и выскользнуло из-под его руки.

– Помнишь, когда вы с Джейн разговаривали, а я отпускал всякие грубые замечания и уходил?

Клара смотрела перед собой, всхлипывая время от времени, когда свежая капля падала с ее носа.

– Я уходил в мою студию рисовать, но дверь оставлял открытой. Ты этого не знала?

Впервые за сутки он увидел в ней искорку интереса. Она повернулась к нему и отерла нос тыльной стороной ладони. Питер подавил в себе желание подать ей салфетку.

– Каждую неделю, когда вы с Джейн разговаривали, я слушал и рисовал. Долгие годы. Написал лучшие свои работы, слушая вас двоих. Это было похоже на то, как я мальчишкой лежал в постели, слушая, как разговаривают мама с папой. Это утешало. Но в этом было и нечто большее. Вы с Джейн говорили обо всем на свете. О садоводстве, о книгах, о кулинарии. А ты говорила о своих верованиях. Помнишь?

Клара посмотрела на свои руки.

– Вы обе верили в Бога. Клара, ты должна разобраться, во что веришь.

– Что ты имеешь в виду? Я знаю, во что верю.

– И во что? Ответь мне?