Убийственно тихая жизнь

– А какой особый смысл у «Ярмарочного дня»? – спросил Бен.

– Нет, это было бы обманом. Вы должны сообразить сами. Все должно быть понятно. – Джейн с улыбкой повернулась к Бену: – Ты поймешь, я уверена.

– Почему картина называется «Ярмарочный день»? – спросил он.

– Она была нарисована на ярмарке округа в день заключительного шествия.

Джейн многозначительно посмотрела на Бена. Его мать, ее подружка Тиммер, умерла в тот день. Неужели это было всего месяц назад? Вся деревня присутствовала на том шествии, кроме Тиммер, которая в одиночестве умирала от рака в своей постели. Ее сын в это время был в Оттаве на аукционе антиквариата. Клара и Питер сообщили ему печальную новость. Клара никогда не забудет этого выражения на лице Бена, когда Питер сообщил ему о смерти матери. Не скорби и даже пока не боли. А полного неверия. И он был не один такой.

– Зло не выставляет себя напоказ и всегда имеет человеческое лицо, оно разделяет с нами постель и ест с нами за одним столом, – произнесла Джейн едва слышно. – Это Оден, – пояснила она, кивая на книгу в руках Габри, и своей улыбкой сняла неожиданно возникшее и необъяснимое напряжение.

– Я мог бы проскользнуть туда и посмотреть на «Ярмарочный день» до начала выставки, – сказал Бен.

Джейн глубоко вздохнула:

– Я бы хотела после открытия выставки пригласить вас всех к себе. В гостиную. – Если бы она сказала «пригласить всех в голом виде», это произвело бы меньший эффект. – У меня есть для вас маленький сюрприз.

– Ты не шутишь? – проговорила Рут.

Гости с желудками, полными индейки и тыквенного пирога, портвейна и кофе, разбредались по домам. Лучи их фонариков скакали, как огромные светляки. Они провели приятный, ничем особо не примечательный вечер среди друзей в канун Дня благодарения. Клара провожала взглядом Джейн, которая двигалась по петляющей через лесок тропинке, соединявшей их дома. Джейн уже давно исчезла из виду, но луч ее фонарика все еще был заметен – яркий белый свет блуждал там, словно краб-отшельник. И только услышав нетерпеливый лай Люси, собаки Джейн, Клара закрыла дверь. Джейн была дома. В безопасности.

Глава вторая

Арману Гамашу позвонили в День благодарения, в тот момент, когда он выходил из своей монреальской квартиры. Его жена Рейн-Мари уже сидела в машине, и единственная причина, по которой он еще не уехал на крестины к внучатой племяннице, состояла в том, что ему вдруг приспичило воспользоваться удобствами.

– Oui, allo?

– Monsieur l’Inspecteur? – произнес вежливый молодой голос на другом конце. – Это агент Николь. Меня просил позвонить вам суперинтендант. Убийство.

Гамаш прослужил в Квебекской полиции не одно десятилетие, и большую часть этого времени – в отделе по расследованию убийств, но это слово до сих пор вызывало у него тяжелые чувства.

– Где? – спросил он, нашаривая ручку и блокнот, лежащие рядом со всеми телефонными аппаратами в их квартире.

– В маленькой деревне в Восточных кантонах. Три Сосны. Я смогу подъехать за вами через четверть часа.

– Ты, что ли, убил этого человека? – спросила Рейн-Мари, когда Арман сказал ей, что не сможет присутствовать на двухчасовой службе на жестких скамьях в незнакомой церкви.

– Если это я, то мы выясним. Хочешь поехать?

– А что бы ты стал делать, если бы я хоть раз согласилась?

– Я был бы рад, – искренне сказал Гамаш.

После тридцати двух лет брака он все еще радовался каждой минуте с Рейн-Мари. Он знал, что если она и окажется с ним когда-нибудь на расследовании убийства, то сумеет вести себя правильно. Она всегда знает, как поступать. Всегда сдержанная, всегда знающая, что делать. Он ей доверял.

И она опять поступила правильно, отклонив приглашение.

– Я им скажу, что ты опять напился, – сказала она, когда Гамаш спросил, будет ли расстроена ее семья его отсутствием.

– В прошлый раз, когда я не смог появиться, ты, кажется, сказала им, что я в центре исправительного воздействия?

– Да, и это сработало.

– Очень печально для тебя.

– Я страдаю за грехи мужа моего, – сказала Рейн-Мари, пересаживаясь на водительское сиденье. – Не лезь на рожон, дорогой, – добавила она на прощание.

– Ни в коем случае, mon cœur[11].

Он вернулся в свой кабинет в квартире на втором этаже и посмотрел на огромную карту Квебека, занимающую целую стену. Его палец двинулся к югу от Монреаля, к Восточным кантонам и остановился у границы со Штатами.

– Три Сосны… Три Сосны, – повторил Гамаш, пытаясь найти эту деревню. – Может, она как-то по-другому называется? – спросил он себя, впервые не сумев найти нужный ему населенный пункт на этой крупномасштабной карте. – Может быть, по-французски – Trois Pin?