Убийства в Чумном дворе

– Ты ошибся насчет кинжала. Видишь ли, это был не совсем кинжал; по крайней мере он не использовался как кинжал. Льюис изобрел его для работы палача. В газетной заметке не описывалось лезвие: оно круглое, толщиной примерно с грифельный карандаш и с острым концом. Короче говоря, как шило. Ну, ты можешь себе представить, для чего использовался такой кинжал?

– Нет.

Такси замедлило ход и остановилось, и Холлидей рассмеялся. Отодвинув стеклянную перегородку, водитель сказал:

– Угол Ньюгейт-стрит, шеф. Что дальше?

Мы расплатились с ним и постояли минуту или две, оглядываясь по сторонам. Все здания вокруг казались призрачными, как это бывает во сне. Далеко позади нас виднелось туманное свечение Холборнского виадука – оттуда доносился только слабый гул ночного транспорта, смешиваясь с шумом дождя. Холлидей зашагал впереди по Гилтспер-стрит. Не заметив, как мы свернули с улицы в проулок, я обнаружил, что иду по узкому и грязному проходу между кирпичными стенами.

Это называется клаустрофобией или еще каким-то причудливым словом, но человеку нравится быть зажатым в узком пространстве, только если он знает, зачем это ему нужно. Иногда вам кажется, что вы слышите чей-то голос, и именно это тогда и произошло. Холлидей резко остановился в этом плотном туннеле – он был впереди, я следовал за ним, а Мастерс шел последним, – и мы все замерли, прислушиваясь.

Затем Холлидей включил свой электрический фонарик, и мы двинулись дальше. Луч осветил только грязные стены, лужи на тротуаре, в одну из которых с нависающего карниза внезапно шлепнулась случайная дождевая капля. Впереди я увидел ажурные железные ворота, открытые настежь. Не знаю почему, но мы все двигались очень тихо. Возможно, потому, что в заброшенном доме перед нами царила абсолютная тишина. Что-то побуждало нас поторопиться, поскорее проникнуть внутрь, миновав эти высокие кирпичные стены. Дом – или то, что я мог разглядеть, – был сложен из белесых каменных блоков, теперь почерневших от непогоды. Он выглядел как выживший из ума старик, но его тяжелые карнизы были с чудовищной беззаботностью украшены купидонами, розами и побегами винограда – наподобие венка на голове идиота. Некоторые из окон были закрыты ставнями, некоторые забиты досками.

За домом возвышалась стена, огибавшая обширный задний двор. Грязный, заваленный мусором и отбросами. Далеко в глубине двора в лунном свете виднелось отдельно стоящее удлиненное строение из камня, похожее на полуразрушенную коптильню. Маленькие окошки были зарешечены. Строение выделялось среди развалин двора, а рядом с ним росло кривое дерево.

Следуя за Холлидеем, мы направились по заросшей сорняками кирпичной дорожке к разбитому крыльцу перед входной дверью. Сама дверь была более десяти футов высотой, и на одном засове все еще безвольно болтался проржавевший дверной молоток. Свет фонарика Холлидея уперся в дубовые двери, кое-где распухшие от сырости и изрезанные инициалами случайных посетителей пришедшего в запустение Чумного двора…

– Дверь открыта, – сказал Холлидей.

Внутри кто-то вскрикнул.

В этом безумном деле нам пришлось столкнуться со многими кошмарными моментами, но думаю, ни один из них не вывел нас из равновесия настолько, как этот. Мы услышали человеческий голос, и все же казалось, что этот звук издал сам дом, как старая ведьма, при появлении Холлидея. Мастерс, тяжело дыша, начал пробираться мимо меня. Но именно Холлидей распахнул дверь.

Внутри, в большом затхлом холле, из двери слева лился свет. В этом свете я разглядел лицо Холлидея – влажное, застывшее и абсолютно невозмутимое. Заглянув в соседнюю комнату, он спросил, не повышая голоса:

– Что, черт возьми, здесь происходит?

Глава третья

Не знаю, что каждый из нас ожидал увидеть. Скорее всего, что-то дьявольское, возможно – отвернувшегося худощавого мужчину. Но пока что это было не так.

Мастерс и я встали по обе стороны от Холлидея, так что, должно быть, мы до смешного походили на охранников. Мы увидели большую, с довольно высоким потолком комнату со следами былого великолепия, в которой пахло, как в погребе. Стенные панели были содраны, и над обнажившейся каменной кладкой свисали прогнившие, в комьях паутины темные клочья того, что когда-то могло быть белым атласом. Уцелела только полка над камином, в пятнах и сколах, покрытая завитками тонкой каменной резьбы. В огромном камине горел скудный огонь. Вдоль края каминной полки было расставлено с полдюжины зажженных свечей в высоких латунных подсвечниках. Они мерцали во влажной мгле, высвечивая над каминной полкой ветхие обрывки обоев, которые когда-то были пурпурными и золотыми.

В комнате находились две женщины. Та, что сидела у камина, привстала со стула. Другая, лет двадцати пяти, резко обернулась в нашу сторону – ее рука лежала на подоконнике одного из высоких, закрытых ставнями окон, выходящих на фасад.

– Боже милостивый! Мэрион! – воскликнул Холлидей.

И в ответ раздался ее голос – взвинченный, но отчетливый и приятный:

– Так это… это ты, Дин? Я имею в виду, это действительно ты?