Убийства в Чумном дворе

Мне показалось, что при всей своей очевидности вопрос сформулирован несколько странно. Холлидей услышал в нем еще что-то, сугубо личное.

– Конечно это я, – скорее не сказал, а пролаял он. – А чего ты еще ожидала? Я все еще остаюсь собой. Я не Льюис Плейдж. Пока что.

Он вошел в комнату, и мы последовали за ним. Стоит отметить, что, когда мы переступили порог, я с облегчением почувствовал, что избавился от чего-то давящего, теснящего, почти удушающего, что присутствовало в воздухе прихожей. Войдя, мы повернулись к молодой женщине.

Напряженная фигура Мэрион Латимер оставалась неподвижной в свете свечей, и ее тень, казалось, трепетала возле ее ног. Она представляла собой тот тонкий, классический, довольно холодный тип красоты, когда черты лица и линии тела кажутся почти угловатыми. Несколько удлиненное лицо обрамляли темно-золотистые волны волос, глаза были темно-синими, с застывшим в них выражением тревоги и озабоченности, нос небольшой, рот чувственный и решительный. Она стояла как-то скособочившись, будто хромоножка. Одна рука была засунута глубоко в карман коричневого твидового пальто, другую руку она убрала с подоконника и потуже запахнула воротник. Руки у нее были тонкие, гибкие и красивые.

– Да. Да, конечно… – пробормотала она и попыталась улыбнуться. Она подняла руку, чтобы вытереть лоб, а затем снова запахнула пальто. – Мне… мне показалось, я услышала шум во дворе. Поэтому я выглянула наружу сквозь ставень. На твоем лице был блик света, всего мгновение. Мне просто почудилось. Но как так вышло, что ты… как?..

Эта женщина производила сильное впечатление: в ней чувствовались подавленные эмоции, стремление к чему-то бестелесному, нематериальному – сбивающее с толку и озадачивающее качество, которое иногда превращает женщину в старую деву, а иногда – в настоящую оторву. Она была полна жизни, и это ощущалось то ли в глазах, то ли в фигуре, то ли в квадратной линии подбородка. Она тревожила – вот единственное слово, которое приходит мне на ум.

– Но тебе не стоило приходить сюда, – сказала она. – Это опасно – сегодня ночью.

– Да, это опасно, – донесся от камина негромкий, без эмоций голос.

Нам улыбалась маленькая старушка, сидевшая у тусклого и дымного огня. Она была одета по последней моде. На Бонд-стрит ей тщательно уложили седые букли; вокруг шеи, там, где кожа начала темнеть и обвисать, была повязана черная бархатная лента. Но на маленьком личике, напоминавшем восковые цветы, морщин не было, за исключением уголков глаз, и оно было сильно накрашено. Взгляд был нежным – и жестким. Хотя она улыбалась нам, ее нога медленно постукивала по полу. Она явно была потрясена нашим появлением; ее украшенные драгоценностями руки судорожно сжимали подлокотники кресла, и она пыталась умерить свое дыхание. Вы, несомненно, читали о персонах, чем-то напоминающих французских маркиз восемнадцатого века кисти Ватто. Энн Беннинг – современная, в здравом уме и памяти пожилая леди – походила на такую маркизу. Кроме того, у нее был слишком большой нос.

Она снова заговорила:

– Зачем ты пришел сюда, Дин? И кто эти люди с тобой?

Голос был тонким и неприятным. Ее черные глаза не отрываясь смотрели на Холлидея, и она сохраняла ту же деланую улыбку. В ней было что-то болезненное.

Холлидей выпрямился.

– Я не знаю, не приходит ли вам в голову, – сделав над собой усилие, сказал он, – что это мой дом. – (Она заставила его защищаться, что, как я полагаю, делала всегда. На его замечание она только рассеянно улыбнулась.) – Я не думаю, тетя Энн, что мне нужно ваше разрешение, чтобы прийти сюда. Эти джентльмены – мои друзья.

– Представь нас.

Он так и сделал, сначала – леди Беннинг, а затем – мисс Латимер. Это выглядело безумно – церемония представления в пропахшей подвальной сыростью комнате, среди свечей и пауков. Обе они – холодная прелестная молодая женщина, стоявшая у камина, и похожая на рептилию, кивающая головой псевдомаркиза в красном шелковом плаще – были настроены враждебно к нам. Во многих смыслах мы были незваными гостями. Обе они пребывали в экзальтации, которую можно было бы назвать самогипнозом, в едва сдерживаемом нетерпеливом ожидании, как в каком-то странном духовном эксперименте, который они однажды провели и надеялись повторить. Я украдкой взглянул на Мастерса, но его лицо оставалось таким же бесстрастным, как и всегда. Леди Беннинг глянула на меня широко открытыми глазами.

– Мой дорогой, – прошептала она мне, – конечно же, ты брат Агаты Блейк. Дорогая Агата. И ее канарейки… – Ее голос изменился. – Боюсь, что другого джентльмена я не имею удовольствия знать… А теперь, дорогой мальчик, может, ты расскажешь мне, почему вы здесь?