Убийства на улице Морг. Сапфировый крест

Подобная невиданная честность потрясла безумного лорда. Он посчитал себя Диогеном, который после долгих поисков наконец нашел честного человека. Он переписал завещание (я его видел), взял юного любителя под свое крыло, поселил его у себя в огромном запущенном замке и воспитал своим единственным слугой и одновременно наследником. И если это странное создание может что-то понимать, оно совершенно четко уразумело две навязчивые идеи своего хозяина: во-первых, это то, что нет ничего важнее буквы закона, и, во-вторых, то, что все золото Гленгайлов по закону принадлежит ему. Пока вся эта история очень проста и вполне понятна. Он собрал все золото, которое было в доме, не взяв ни грана того, что золотом не было, даже щепотки табаку. Он вырезал из старинной книги золотые буквы, тщательно проследив, чтобы больше ничего не пострадало. Все это я понимал, но я не мог взять в толк, к чему тут черепа. И, признаться, меня очень беспокоила эта человеческая голова, зарытая на картофельной грядке. Я просто места себе не находил, пока Фламбо не произнес нужного слова. Но ничего, все будет хорошо. Я уверен, он вернет череп в могилу, когда снимет с зуба золотую коронку.

И действительно, тем же утром на холме Фламбо увидел это странное создание, этого честного скаредника, который закапывал оскверненную могилу. Край обмотанного вокруг шеи клетчатого пледа бился на горном ветру, на голове могильщика красовался строгий цилиндр.

Невидимка

В спокойной голубоватой полутьме на углу двух крутых камден-таунских улочек подобно кончику сигареты светился магазин, точнее, кондитерская лавка. Кто-то, возможно, увидел бы в ней сходство не с сигаретой, а с фейерверком, поскольку свет был по-праздничному ярким, разноцветным, разбивался множеством зеркал, играл на золоченых и пестрых боках глазурованных тортов, искрился на леденцах и цукатах. К стеклу, за которым находился этот сверкающий мирок, прижимались носы множества уличных мальчишек, потому что все шоколадные конфеты там были завернуты в ту красную, золотую и зеленую фольгу, которая почти лучше самого шоколада, а огромный белый свадебный торт, выставленный в витрине, казался одновременно недосягаемым и ужасно сладким, как съедобный северный полюс. Нет ничего удивительного в том, что это радужное искушение манило сюда всю окрестную детвору лет до десяти-двенадцати, но угол этот привлекал к себе молодежь и постарше, и сейчас в витрину заглядывал молодой человек в возрасте не менее двадцати четырех лет. Для него этот магазин был полон манящего очарования, но его страсть объяснялась не только шоколадом – впрочем, сказать, что он его не любил, означало бы пойти против истины.

Это был высокий, ладный рыжеволосый юноша, решительное лицо которого несколько не соответствовало его вялым движениям. Под мышкой он держал плоский серый портфель с черно-белыми картинками, которые с переменным успехом продавал издателям с тех пор, как дядюшка (адмирал) лишил его наследства за социализм после того, как он прочитал лекцию против этой экономической теории. Звали молодого человека Джон Тернбулл Ангус.

Войдя наконец в магазин, он прошел через кондитерскую в заднюю комнату, где располагалось что-то вроде ресторанчика, в котором можно было заказать сладкие блюда, по дороге едва приподняв шляпу, приветствуя молодую девушку за прилавком. Юная особа была смугла, стройна и расторопна, на щеках ее играл румянец, а карие внимательные глаза ярко блестели.

Выждав положенное время, она направилась вслед за посетителем, чтобы принять заказ.

Молодой человек, очевидно, был здесь частым гостем.

– Мне, пожалуйста, – привычным голосом сказал он, – одну сдобную булочку за полпенни и маленькую чашку черного кофе. – И прежде чем девушка успела повернуться, добавил: – И еще выходите за меня замуж.

Молодая продавщица замерла и произнесла:

– Я таких шуток не признаю.

Рыжий юноша поднял неожиданно глубокомысленные серые глаза.

– Правда, я не шучу, – сказал он. – Это так же серьезно, как… булочка за полпенни. Это дорого, за это надо платить, как за булочку. Это так же не съедобно, как булочка. Это тяжело.

Смуглая юная леди пристально вглядывалась в него своими темными глазами, и взгляд ее был таким напряженным, что казался почти трагичным. Наконец по лицу ее скользнуло что-то вроде тени улыбки, и она села напротив посетителя.

– Вы не находите, – несколько рассеянно заметил Ангус, – что поедать такие булочки за полпенни довольно жестоко? Они же могли бы вырасти и стать булочками за пенни. Когда мы поженимся, я брошу это варварское занятие.