– Я не буду спрашивать вас, мистер Барнс, – сказал он, – известно ли вам что-нибудь о том, что здесь произошло. Вы не обязаны ничего говорить. Я лишь надеюсь, что вам об этом ничего не известно и вы сможете это доказать. Но я должен провести официальную процедуру ареста именем короля за убийство полковника Нормана Боэна.
– Вы не обязаны ничего говорить, – опять вмешался неугомонный сапожник. – Они должны сначала все доказать. Они еще даже не доказали, что это полковник Боэн, вы посмотрите, у него же головы нет!
– Не поможет, – вполголоса сказал доктор священнику. – Это он детективных рассказов начитался. Я был семейным врачом полковника и знал его тело лучше, чем он сам. У него очень тонкие руки, которые к тому же имели одну необычную особенность. Второй и третий пальцы у него одинаковой длины. Так что можно не сомневаться, что это полковник.
Доктор и священник посмотрели на лежащее тело с размозженной головой, туда же направил стальные глаза и стоявший неподвижно кузнец.
– Полковник Боэн умер? – спокойно произнес он. – Значит, сейчас он горит в аду.
– Ничего не говорите! Вы имеете право ничего не говорить! – возбужденно закричал атеист-сапожник, упиваясь возможностью проявить знания английского законодательства. Никто так рьяно не следит за соблюдением законов, как убежденный антиклерикал.
Кузнец величественно повернул голову и бросил на него тяжелый взгляд человека, исступленно преданного религии.
– Это вам, язычникам, надо хитрить, как лисам, потому что мирские законы для вас и писаны, – сказал он. – Но Господь убережет тех, кто в лоне его, и сегодня вы увидите это глазами своими. – Потом он указал на тело полковника и сказал: – Когда этот пес издох во грехах своих?
– Следите за языком, – сказал ему доктор.
– Исправьте язык Библии, и я исправлю свой. Когда он умер?
– Сегодня в шесть утра я его видел живым, – с запинкой произнес Вилфред Боэн.
– Господь милосерден, – произнес кузнец. – Мистер инспектор, я совершенно не возражаю, чтобы вы меня арестовали. Это вам стоило бы против этого возражать. Я не боюсь побывать в зале суда и покинуть его полностью оправданным, а вот вам, может, будет и неприятно, если из-за этого пострадает ваша карьера.
Строгий инспектор первый раз посмотрел на кузнеца внимательно, как и все остальные, кроме странного низенького священника, все еще рассматривающего маленький молоток, которым совершено такое страшное деяние.
– Рядом с кузницей стоят два человека, – продолжил кузнец излагать свою мысль, – это торговцы из Гринфорда, которых все вы знаете, и они подтвердят, что со вчерашнего вечера до самого утра и позже видели меня в зале собраний нашей Миссии Возрождения, где мы всю ночь молились за спасение наших душ. В самом Гринфорде наберется еще двадцать человек, которые подтвердят, что видели меня там. Был бы я язычником, мистер инспектор, мне до вашей погибели не было бы дела, но как христианин, я обязан дать вам шанс, поэтому спрашиваю вас: хотите вы выслушать мое алиби здесь или в суде?
Впервые по лицу инспектора прошла тень волнения. Он сказал:
– Конечно, я был бы рад прямо сейчас снять с вас все обвинения.
Кузнец вышел со двора теми же легкими широкими шагами и вернулся с двумя гринфордскими друзьями, которые вообще-то были друзьями не только его, но и почти всех присутствующих. Оба они подтвердили рассказ Симеона Барнса, и никто не усомнился в их словах. После этого невиновность кузнеца начала казаться столь же очевидной и несокрушимой, как и церковь, возвышавшаяся над ними.
Тишина более странная и неприятная, чем любой разговор, воцарилась во дворе кузницы. Не вынеся молчания, викарий обратился к католическому священнику.
– Похоже, вас очень заинтересовал этот молоток, отец Браун.
– Да, – ответил отец Браун. – Почему он такой маленький?
Доктор внимательно посмотрел на него.
– А в самом деле! – воскликнул он. – Кто бы стал пускать в ход такой маленький молоток, если вокруг лежит десяток больших? – Потом склонился к самому уху викария и зашептал: – Разве что тот, кто не может поднять большой молоток. Разница в характере или смелости между полами тут ни при чем, здесь вопрос в плечевой силе. Отчаянная женщина легким молотком может отправить на тот свет десять человек и глазом при этом не моргнуть, но тяжелым молотком ей не убить и жука.
Вилфред Боэн смотрел на него немигающими округлившимися от ужаса глазами, словно в гипнотическом трансе, но отец Браун, наоборот, немного склонил голову набок и прислушивался очень внимательно. Доктор продолжал выразительное шипение:
– Почему эти идиоты всегда считают, что любовника женщины может ненавидеть только ее муж? В девяти случаях из десяти любовника ненавидит сама жена. Кто знает, может быть, он чем-то ее ужасно оскорбил или предал… Смотрите!
Коротким быстрым жестом он указал на рыжеволосую женщину на скамейке. Та наконец подняла голову. Слезы уже начали высыхать на ее красивом лице, но блестящие глаза неотрывно смотрели на труп. Взгляд ее был бессмысленным, почти до идиотизма.