Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

В целом Гизборо не мог похвастаться популярностью у слабой половины человечества, а она вопреки всем попыткам просвещения продолжала следовать инстинктам и упорно отдавала предпочтение настоящим сильным мужчинам, желающим защищать своих близких. Женщины, в военные годы работавшие спасательницами под бомбежками, при взгляде на него кривились, чуя труса. Харт, обладатель изящного кожаного футляра с маленькими медалями, проявлял больше терпимости. По его словам, от поведения лорда Гизборо в войну не следовало воротить нос, правильнее было постараться разнюхать в нем особого рода интеллектуализм и не держать на его светлость зла за неспособность встать плечом к плечу с остальными соотечественниками в час испытаний. При этом прозвучавшие замечания насчет устриц были, по мнению Харта, невежливыми по отношению к хозяйке дома и заслуживали наказания. С прононсом, который провинившийся не мог не признать оксфордским, Харт добавил, что массы вряд ли одобрили бы включение в свой рацион двустворчатых моллюсков.

— Когда устриц было изобилие, — любезно объяснил он, — в договоры с подмастерьями включался пункт, что они станут получать строго ограниченное их количество раз в неделю. Вряд ли из этого следует, что устрицы были очень популярны.

Будучи не в силах опровергнуть эти малоизвестные сведения, его светлость промолчал. Успешно поставив его на место, Тимоти продолжил:

— Удивительно, как разная еда входит в моду. Мать рассказывает, что в ее детстве высоко ценимые нами ныне гребешки считались дешевыми и вульгарными, и их не включали в приличное меню.

— Я имела удовольствие видеть вашу матушку на приеме у Мэри Питерсфилд, — сказала миссис Хаддингтон. — Хотелось познакомиться с ней получше: она очень интересная женщина. Я в восторге от ее книги с описанием приключений на границе Конго!

Тимоти, вместе со своим единоутробным братом Уверенный в том, что Провидение устроило Вторую мировую войну с целью положить конец очаровательной, но мучительной родительской страсти исследовать затерянные уголки мира, отвесил поклон и пробормотал одну из тех формул благодарности, которые берут на вооружение наиболее дальновидные писательские родичи.

— Норма Харт — ваша мать? — резко спросил Гизборо. — Каюсь, ее книг я не читал, но о ней самой слышал. Она — знаток Экваториальной Африки? Каково ее отношение к проблеме туземцев? Или она к ней равнодушна?

Тимоти, тоже не читавший материнских книг, не собирался втягиваться в долгую дискуссию.

— Отнюдь, она мыслит чрезвычайно здраво, — промолвил он. — Если вы замышляете сафари, то самое правильное — проконсультироваться с ней. Она расскажет, из каких племен вербовать лучших носильщиков, чего ждать от вождей и в чем главный подвох: в заблуждении, будто бои обращены в христианство, в попытках боев болтать с вами по-английски или все-таки в их манере сидеть в ваших креслах.

— Я говорю не об этом! — Гизборо покраснел. — Я имел в виду… Впрочем, для леди Харт это, вероятно, не представляет интереса.

— Довольно с нас Африки и туземцев! — воскликнула Синтия. — По-моему, это скучно!

Миссис Хаддингтон, хоть и испытавшая облегчение от ее вмешательства, осуждающе уставилась на дочь. Синтия была раздражена, ничего не желала есть, теребила столовые приборы и даже не пыталась вести себя вежливо с гостями матери.

— Устали, милая? — осведомился Сэтон-Кэрью, улыбаясь ей через стол. — Наверное, как всегда, после завтрака ни разу не присели?

— К сожалению, — ответила миссис Хаддингтон. — Придется отключить телефон. Трезвонит с утра до ночи, и каждый раз спрашивают мою легкомысленную дочь, ведь так, мисс Бертли?

— Да, — послушно поддакнула Бьюла.

— Это же ложь, мамочка! — усмехнулась Синтия, обиженно дернув плечиком.

— Между прочим, — подхватил Сэтон-Кэрью, чья прыть была одобрена даже Хартом, — я сам весь день проклинаю телефон. Ждал важного звонка, а его все нет и нет. Я позвонил на станцию и попросил перенаправлять все звонки мне на ваш номер, Лилия. Знал, что вы не станете возражать.