Убежище

«Сир, после обеда у меня аудиенция с Сахим-Ханом. Будет какое-то особое послание, которое вы хотите, чтобы я передал?» — спросил он.

«Скажите ему, что климат у него ужасный». — Не видя никаких перемен в выражении лица сильванестийца, Гилтас мягко добавил, — «Шутка, милорд».

Мориллон склонил голову. «Да, Великий Беседующий».

Гилтас вздохнул. «Заверьте Хана в моем почтении и передайте наилучшие пожелания. Что же касается дани — делайте то, что сочтете нужным, чтобы помочь ситуации».

За честь оставаться во владениях Хана, эльфам приходилось платить Сахим-Хану тысячу стальных монет в день. Эта поражающая воображение сумма уплачивалась каждые двадцать дней. Лорд Мориллон пытался выторговать меньшую цену.

Дворянин поклоном подтвердил нечеткий приказ Беседующего и отбыл, толпа безмолвных сильванестийцев отправилась за ним вслед.

Оставшись в одиночестве, Гилтас уселся в парусиновое складное кресло, служившее теперь ему троном, сдавшись усталости и меланхолии. Пока он тер глаза, вернулся Планчет, войдя через отверстие в дальней стенке. Камердинер задержался у внушительного буфета. Как большинство обстановки Беседующего, он был конструкции кочевников, сделан из тонких деревянных реек и крашеной ткани. Мастерство художника придало ей вид полированного дерева и мрамора. Будучи освобожденным от содержимого, буфет мог быть сложен в считанные минуты, водружен на вьючную лошадь и перенесен в следующий лагерь ночевки. Гилтас считал его подходящей метафорой для всей своей жизни, для жизни каждого эльфа в убогом палаточном городе.

Планчет наполнил глиняную чашку белым нектаром и протянул ее своему господину. Гилтас взял чашку, но его внимание было обращено не к напитку. «Ну?» — спросил он.

«Я говорил с провидцами. Шестеро наших людей и двое кхурцев. Они попробуют выяснить местонахождение леди Кериансерай и… здоровье».

«Если допустить, что она жива», — прошептал Гилтас, затем вздрогнул, словно произнесенные слова могли наложить рок на его жену.

«Сир, вы также хорошо, как и я, знаете, эту леди очень трудно убить. Поверьте! Если кто и может потянуть минотавров за хвосты и убежать, чтобы хвастать этим, так только Кериансерай». Он произнес это беспечно, пытаясь вызвать у Гилтаса улыбку.

Планчет протянул Беседующему маленькую вазу с финиками, фигами и орехами, уговаривая того позавтракать. Гилтас махнул рукой, велев своему камердинеру не суетиться, что он поест позже.

«Вы говорите так каждый раз, когда я предлагаю вам пищу», — пожаловался Планчет. — «Вы не можете править нацией на пустой желудок».

Его невозмутимая настойчивость — точно таким тоном увещевают непослушного ребенка — в сочетании с отеческой манерой, возымела действие: Гилтас схватил из вазы фиги, и отправил их в рот.

«Счастлив?» — произнес он, слегка улыбаясь полным ртом.

«Очень счастлив, Великий Беседующий».

Вместе с тем, давнишний камердинер, а иногда и генерал королевской стражи, ретировался. Послышалось оптимистичное «Хорошего отдыха, сир», произнесенное через плечо, когда тот скрылся из виду.

Перед битвой у Санктиона, когда он назначил Планчета командовать квалинестийскими войсками, Гилтас просто сказал Планчету, как тот важен для него. Друг, советник, заменивший отца, телохранитель, всем эти и большим был Планчет. Кериансерай была сердцем Гилтаса, его любовью, его жизнью; Планчет, осознал он, был его силой, его центром опоры во вращающемся хаосе их жизней.

Гилтас снова поднес чашку к губам. Его рука дрожала. Раздраженным этим, он быстро осушил чашу. Нектар был молодым и невыдержанным, и отдавал горечью. Невозможно было сделать хорошее вино в безудержном бегстве. Нектару, как и нации, нужна была стабильность, чтобы полностью раскрыть потенциал.

Он налил еще. Нужно было уметь обходиться тем, что имеешь. Он снова осушил чашу, откинулся в кресле и закрыл глаза.

Мир перевернулся с ног на голову. Мерзкие гоблины рыскают по Квалиносту, грабя лесные переулки города Кит-Канана. Великое множество буйных минотавров заселили хрустальные залы Сильваноста. Громадные уроды едва протискивались сквозь типичные эльфийские дверные проемы — что им толку со всего города? Только подумать, что в таких грубых руках два образца изящности, культуры и цивилизованности! Видения в его голове — а может невыдержанное вино — вызвали у Гилтаса приступ тошноты. Закашлявшись, он подавил его.

Он обругал себя за то, что попал в ту ловушку, полагая, что места образуют нацию. Города и башни, сады и храмы были всего лишь недвижимостью. Настоящую ценность имела жизнь и то, что ее обеспечивает: пища, вода, простой кров. Нужно обеспечить эти предметы первой необходимости, если эльфийской расе суждено было выжить.

И его народ непременно выживет. В этом Гилтас был непреклонен. Все иное было суетой.