Период, когда большинство попыток поэта Василия Романова завязать тесные отношения с понравившимися женщинами заканчивались неудачами, закончился сразу после того, как первая песня из его совместного с Михаилом Харякиным музыкального альбома «Убейте прохожего!» прозвучала на местном радио. Было ли это простым совпадением или же, как это часто случается в жизни, черную полосу в положенное время сменила белая, Романов не знал. И не хотел знать. Он принимал любовь женщин, как заслуженное вознаграждение за долгие ночи одиночеств, и о причинах перемены старался лишний раз не думать – знал: черная полоса когда-нибудь вернется и женщины, как это уже случалось в недавнем прошлом, забудут о нем до следующей белой полосы. Единственное, что по-настоящему огорчало его – это неразборчивость в выборе партнерш. Бывало, проснувшись утром, он буквально сгорал со стыда, увидев лицо той, с кем провел ночь. В такие моменты Романов мучился. Оттого, что чувствовал отвращение к себе и к гостье, оттого, что, не будучи неблагодарным, вынужден был отвечать ей лаской на ласку и оттого, что, отвечая лаской на ласку, мечтал только о том, чтобы гостья как можно скорее ушла… Когда же гостья, наконец, уходила, он шел в душ и подобно преступнику, уничтожающему улики, тщательно растирал себя мочалкой, клянясь в том, что в следующий раз будет особенно щепетилен в выборе женщин.
Романов проснулся поздно – около двенадцати дня. Открыл глаза, вспомнил о том, что сегодня четверг, и, значит, вечером его ждет свидание с сыном, на котором он расскажет ему всё, что знает о Демиурге с Пиратом. Вытянулся на кровати во весь рост и, почувствовав прилив сил, засмеялся – в первый раз, начиная с субботы, он сегодня, кажется, спал.
«И делал это, кажется, не дома, – мысленно добавил, обнаружив, что лежит без майки и трусов. – Кажется, у Люды».
Он приподнялся на локте и бросил взгляд в сторону открытой двери, откуда доносился звук жарящейся яичницы. Нахмурился и, прислушавшись к себе, по первым, наиболее острым ощущениям попытался определить: не допустил ли вчера очередную ошибку, предложив Люде проводить ее до дома, и можно ли возникшую после этого связь считать неразборчивой. Не придя ни к какому выводу, утешил себя тем, что отсутствие отрицательных ощущений является ощущениями сугубо положительными, и встал с кровати. Одел трусы и, тихо напевая: «Счастлив я в твоей постели быть разбитым в пух и в прах», отправился под душ.
За обедом Романов съел яичницу с ветчиной, блинчики со сметаной, фруктовый салат, заправленный вишневым йогуртом, выпил две чашки на удивление вкусного кофе и решил, что всё этой ночью было в общем-то не так уж и плохо. Снова лег в постель, ответил Люде лаской на ласку и, с мыслью о том, что в отношениях с некрасивыми, но молодыми женщинами, смотрящими тебе в рот, есть своя прелесть, уснул.
Проснулся он, когда часы показывали восемнадцать тридцать. Вскочил с кровати и, еще надеясь успеть на свидание с сыном, быстро оделся. Схватил с вешалки пакет с коробкой конфет, поцеловал Люду в губы и вышел.
На улице мела легкая поземка. Скользя по обледеневшему тротуару, Романов выбежал на безлюдную остановку и огляделся по сторонам – ни автобуса, ни такси в зоне видимости не было. Еще раз посмотрел на часы, выругал себя за беспечность и решил не ждать, когда к нему на окраину города в субботу вечером подойдет транспорт, а идти пешком. Натянул на руки перчатки, поднял воротник дубленки и, думая о том, как и что будет рассказывать Игорю про Демиурга с Пиратом, решительно направился вверх по улице.