— Не понимаю я тебя, Зрячий. И Ноши твоей не приемлю. Потому что не вижу смысла в том, чтобы сначала привести смерть к одним, а потом призвать других, имеющих Силу, поднять умирающих… — Попытался передать на итальянском русскую поговорку: — Это как из одного пустого сосуда пытаться перелить воду в другой и тоже пустой. — Всё же счёл нужным растолковать: — Это как самому строить преграду, чтобы потом преодолеть её… Может, ты скажешь, что и природа в твоём мире — кара за грехи соотечественников твоих?
— Это не я скажу, а сам Сущий: «И пошлю на вас воду с Небес, и будет литься она столько, сколько сможете выдержать. А я увижу и пойму: сильны вы, чтобы нести Ношу Мою, или плечи ваши сгибаются под ней. Если увижу, что сильны, остановлю воду, и придут в мир ваш свет и тепло».
— И сколько же времени твой народ ходит мокрым до последней нитки?.. Да, кстати, как вы измеряете время?
— Время? Просто. Оборот Земли вокруг солнца — год. Время от восхода солнца до его захода — день, наоборот — ночь. Тебе понятно, Бегун?
— Более чем.
— А сколько времени мы несём Ношу?.. Да пожалуй, с самого Сотворения, Бегун. С Начала Жизни. Это безумное множество лет, не счесть их даже!
— Велика же ваша вина, Зрячий, как я понимаю. Что ж Сущий так невзлюбил твой народ и твой мир?.. Или вы более виновны перед Ним, чем мы, например? Я не имею в виду тех, кто идёт со мной по Пути. Я говорю о своём народе, в который определил меня Сущий в нынешнем отрезке моего земного смертного существования. И знаешь, Зрячий, мы живём куда легче вас…
— Обольщаешься, Бегун, или как тебя зовут в твоём мире. Просто мы чувствуем Ношу и ценим её, а вы — нет.
— И поэтому нам легко?
— И поэтому вашим душам будет безмерно тяжко после бытия: двойную Ношу понесут они, вдвойне страдать станут.
— Ну-у, это меня не коснётся, я ж Вечный, — беспечно засмеялся Чернов и поймал неодобрительный взгляд Хранителя.
Тот не понимал, о чём они со Зрячим говорят, но смех среди чумы — это для Хранителя было диким. К слову, а на каком языке Зрячий с ним объяснялся?.. Но вопрос повис, не потребовав ответа, потому что Чернова вдруг осенила счастливая и, главное, вовремя явившаяся мысль: у него же тоже имеется Сила — и немалая! Другое дело, что она пока не спешит проявить себя. Не считать же всерьёз её проявлением возможность без устали носиться день и ночь между четырьмя Вефилями в каком-то липовом — испытательном? — ПВ…
— Не гневи Сущего, Бегун… — Зрячий не глядел на Чернова, делал свою странную и пока бессмысленную работёнку, но чувствовал Чернов, ох как чувствовал, что не нравится он святоше в коричневой рясе, что не скажет этот святоша Бегуну ничего, что дополнительно объяснило бы Священные Правила Действия Бегуна в Пути (аббревиатура — СПДБП, пардон за неуместную иронию…). Не станет он говорить то, что знает. Да, не исключено, не знает он ни хрена, кроме одного: Сущий велик и могуч, а все Его поступки верны и неосуждаемы. Так что плюхнись ниц, смертный или Вечный, и жди наказания с трепетом и благодарностью…
И этому кексу горелому дана какая-никакая, а всё ж Сила! Правда, так он сам утверждает…
Чернов почувствовал, как поднимается в нём что-то тёмное, мрачное, жестокое и нерассуждающее, но требующее какого-то немедленного выхода… Во что? В добрый и увесистый тумак коричневорясому святоше?.. Нет, нет, это слишком просто… А тогда во что?..
И вдруг он, не понимая даже, что делает, резко отодвинул, всё-таки отбросил даже Зрячего от лежащих в грязи у ограды людей, шагнул к ближайшему. Это была молодая женщина, худая, грязная, почему-то с открытыми глазами, но — мёртво глядящими в свинцовое небо.
Чернов наклонился к ней, всмотрелся в глаза, почему-то — сам не понял почему — дунул в них, сказал тихо:
— Встань…
И увидел, как дрогнули веки, как вернулись из ниоткуда, именно из небытия, зрачки, и она осмысленно, явно видя Бегуна, посмотрела на него. Шепнула что-то: губы зашевелились.
— Что ты сказала? — автоматически переспросил Чернов.
— Бегун… — тихо, но внятно произнесла женщина. Помолчала. Добавила: — Почему я лежу?
— Я же приказал: встань. Некогда лежать. Работы невпроворот. Доделаем и — в Путь.
И женщина легко села — сначала, а потом так же легко вскочила на ноги, будто и не умирала только что. Да что там не умирала — не умерла уже!
И как волна прошла по тем, кто стоял на улице, — шуршащая волна изумления.
А сзади Хранитель произнёс — как выдохнул с облегчением:
— Наконец-то!.. Вот и пригодилась тебе Сила, Бегун.
— Сила? — переспросил Зрячий. — У тебя — тоже?