Убей меня завтра

Д. Старый Бризант — просто глупец и к нему не надо серьезно относиться. С его стороны нам ничего не грозит. Мы и так убили слишком многих. И каждый новый труп будет все больше затруднять наш план. Скотта мы можем убрать без опасений, но убить отца кинозвезды — все равно, что убрать агента ФБР.

Г. Нет, вы только посмотрите на эту штучку… «Клоп», настоящий «клоп»! Черт бы меня побрал! И кто это…

Д. Да что с тобой?

Г. «Клоп»! Я хотел закурить сигарету, и тут случайно взглянул вниз… Этот выродок все слышал…

Е. Черт возьми, действительно «клоп». Но эта игрушка имеет лишь небольшой радиус действия. Он должен находиться где-то поблизости…

А. Кто…

Б. Флипо, доставай свою игрушку…

Последние сантиметры пленки были смяты и порваны. На момент я представил себе, каково было Дженкинсу, когда он слышал последние реплики.

Итак, ситуация резко изменилась, и это могло привести лишь к тому, что меня постараются обязательно убить, несмотря на все неприятности.

В моем животе заурчало бешенство. Я редко вхожу в раж, но если вхожу, то другим несдобровать. А когда меня называют свиньей, я и веду себя, как свинья. Если же кто-то ставит своей целью убить меня, тот, как правило, недолго проживет. Во всяком случае, так показывала практика.

В последующие два часа я развил такую бешеную активность, что сам подивился этому. Я разбудил дежурного в отеле и попросил его переписать последние шесть минут магнитофонной пленки, заплатив ему за молчание, а потом я написал на простой бумаге — не на бумаге с гербом отеля — несколько слов Тони Бризанту.

Я не упоминал в записке ни своего имени, ни имени Тони Бризанта, но в приписке к Лукреции я написал:

«Лукреция, не пожимай руки незнакомцу».

Теперь, по крайней мере, она узнает, кто это написал. Во всяком случае, я надеялся на это.

Я позвонил Уолту Мейполу и попросил его рассказать мне все, что он знает об «Охране порядка» Виллы Восходящего Солнца и особенно о сержанте Стрикере, которого он высоко ценил.

Уолт также дал мне имя профессора Эллиота Ирвина, который после четырнадцатилетнего преподавания в Калифорнийском университете ушел на пенсию и жил в этом районе. Он, по словам Уолта, поможет мне выжать из пленки еще кое-что.

Потом я минут десять говорил с сержантом Стрикером, и от него я узнал некоторые интересные новости. И он уверил меня, что поможет мне в выполнении моего плана.

И, наконец, я позвонил профессору Эллиоту Ирвину, которого я, как и всех, поднял с постели. Он сказал мне, что, возможно, сможет мне помочь, но добавил, что я разбудил его в самый неподходящий час. Я согласился с ним. Он обещал меня принять в восемь утра.

Сделав все это, я позвонил Арти Кацу, одному смышленому семнадцатилетнему пареньку, который всегда был готов выполнить любое поручение, если ему за это заплатят. Арти жил совсем неподалеку от моего отеля и уже несколько раз мыл мою машину.

Через четыре минуты после моего звонка я уже слышал, как он бежит по коридору. Я открыл ему дверь. Деньги, которые я ему вручил, даже не заставили его спросить, что ему нужно сделать.

— Отправляйся в цветочный магазин, — сказал я. — Когда ты купишь цветы, то вытащишь письмо и сунешь его в маленький конвертик, который тебе дадут в магазине. Напиши на нем тот же адрес и положи письмо в букет.

— Все ясно… Ее зовут Лукреция Бризант? И я должен передать ей цветы? А я сам ее увижу?

— Возможно, если тебе повезет…

— Лукреция Бризант! Вот это да! А в такое время дня она, наверное, в негли… негли…

Он даже не смог выговорить это слово, но хотел видеть ее в неглиже. Что ж, я счел это вполне естественным. Ведь Арти Кацу уже семнадцать.

Нужно надеяться, что вид Лукреции в неглиже не отразится на нравственном воспитании юноши.

— Арти, ты должен все сделать точно так, как я тебе сказал. Ты должен сам отдать розы. Я не думаю, что у тебя возникнут какие-нибудь неприятности, но на всякий случай, если что-нибудь случится, ты говори, что ничего не знаешь. Скажешь, что тебя попросил передать розы какой-то коренастый лысый мужчина.

— Все ясно.

— И еще кое-что. Ты должен передать розы до восьми утра. Только если ты застрянешь в магазине, то сможешь опоздать с вручением на полчаса. О'кей?

— Чем раньше я передам, тем лучше, — ответил юноша, улыбаясь всем лицом.

Ровно в восемь я звонил в дверь к доктору Эллиоту Ирвину, а в десять минут девятого я уже вел с ним деловой разговор. Пока он завтракал, я объяснял ему, в чем дело. Я рассказал ему о магнитофонной ленте и спросил, нельзя ли изготовить спектрограмму.

Прожевывая завтрак, он спросил у меня:

— Зачем все эти спектрограммы, мистер Скотт? Вы что, эксперт? Или ученый? Нет, вы говорите не как ученый и выглядите не как оный.

— Нет, профессор, я — частный детектив, и я только хотел спросить у вас, что вы знаете о спектрограммах.

— После Лоуренса Д. Керста ни одна живая душа не знает больше о них, чем я.

— А кто такой Лоуренс Д. Керст?

— Кто такой Лоуренс Д. Керст? Вы действительно этого не знаете?

— Не имею ни малейшего понятия.