Убей меня!

А может, это ложь? Вчера я видел этих псов возле дворца. Они сновали у крыльца, но никого не трогали, потом куда-то убежали. А вот сегодня мы идем по улицам - и снова псы, псы, псы кругом. Все они черные и злобные, смотрят на нас, молчат. А жители, наверное, ушли из города заранее. Скотину увели. Скарб унесли. В домах, мне доложили, пусто, по крайней мере ценностей не видно. Хотя, возможно, у них ценностей и нет, ибо все ценное они несут на капище.

И мы идем на капище. Придем и будем брать. Зачем им, истуканам, золото? Тем более что Хрт сам часто говорит: "Зачем мне это все? Его ж не съесть, не выпить. Так сожгите!" И так они и делают: жрецы бросают золото в огонь, народ ликует и поет, а после, как народ уйдет, жрецы украдкой роются в золе и подбирают слитки золота, уносят в храм и прячут.

А мы придем, найдем, пересчитаем - и ровно столько, сколько нам положено, возьмем.

Если, конечно, Хрт позволит. А Хрт бывает крут! Он может и...

Ха! Сможет лишь тогда, когда на то будет воля Всевышнего! Х-ха!

А вот мы и дошли до капища. Само капище ничего интересного из себя не представляет - это просто пустырь, посреди которого они разводят костры и сжигают на них пленных или своих именитых покойников - ярлов или их ближайших родственников. А возле капища - кумирня. Кумирня обнесена высоким каменным частоколом. В кумирню есть только один узкий проход, который к тому же еще и почти весь загорожен двумя весьма внушительными каменными изваяниями так называемых Благих Прародителей - Хрт и Макьи. А перед этими изваяниями денно и нощно горит Бессмертный, как они его называют, Огонь. Варвары убеждены, что пройти через Бессмертный Огонь возможно далеко не всякому. И потому мы на нашем утреннем совещании решили так...

Точнее, я на этом настоял: если и действительно здешняя колдовская сила не позволит нам проникнуть в кумирню через естественные ворота, то мы тогда применим стенобитные орудия, разрушим частокол... Ну, и так далее. А пока что обе наши когорты расположились развернутым строем на капище, квардилионы произвели перекличку и доложили трибунам, трибуны доложили мне, я принял рапорты и приказал быть наготове, а сам...

Сам - в одиночку - двинулся к воротам. Огня я, скажу честно, не боялся. А смерти же... О ней я вдруг подумал так: "Обидно! Тонкорукий будет очень доволен! Будет смеяться и рассказывать, как обманул меня, как заманил в поход. А может, его нет уже в живых? Тогда зачем я здесь, тогда..."

И я остановился - перед истуканами. Хрт грозен был. А Макья безразлична. А у их ног горел огонь. Этот огонь - бессмертный; горел, горит, будет гореть, он видел прошлое, он видит настоящее...

Вдруг я услышал чей-то голос:

- Ты кто такой?

И этот голос был... Это как будто проскрипели камни! Я поднял голову...

Они - Благие Прародители - смотрели на меня! Да! Каменные идолы представьте! - скосили на меня свои каменные глаза. На вас когда-нибудь смотрели камни? Нет? Тогда вам не понять, что я тогда почувствовал. А чувство было очень сильное! И оттого-то я... Да это был уже не я, а... Х-ха! И он-то, этот новый я, весь дрожа, и прошептал:

- Я - Барраслав, ваш раб. Хрт, Макья, не оставьте!

И, мало этого, снял шлем, покорно склонил голову и ждал. Ждал. Ждал... И, наконец:

- Входи! - сказали... нет, велели мне они.

И я, как в мороке, шагнул вперед. Огонь меня объял...

Но вовсе не обжег! И я прошел через него и оказался во дворе кумирни. Прямо напротив себя я увидел хижину - весьма невзрачную, замшелую, осевшую от времени. А у крыльца той хижины лежал огромный черный пес. Это, я знал, Хвакир. Хвакир не может встать, ибо он каменный, как и его хозяева, но всякий, кто проходит мимо пса, бросает ему "кость" - так это называется. Я бросил ему пригоршню номисм. Пес, как мне показалось, заурчал. Я вошел в хижину.

Что было там? Да почти ничего: лежанка, стол, скамьи, очаг да колыбель. На лежанке сидел и как будто дремал бородатый старик. А во главе стола были расположены, точнее, посажены, две те же самые фигуры, Благие Прародители. На этот раз они были сработаны из золота, а вместо глаз у них были огромные изумруды, а губы выложены рубинами. Я оробел и замер на пороге. Старик, сидевший на лежанке, встрепенулся, посмотрел на меня и спросил:

- Ты почему назвался Барраславом?

- Меня так назвала приснившаяся мне женщина, - подумав, сказал я. Она была красивая, одета, как и все в этой стране. И я был как все: одет по-вашему, и говорил по-вашему, думал по-вашему. И, видимо, поэтому та женщина и назвала меня по-вашему - сказала: "Барраслав".

- Барра! - сказал старик. - Вчера вы все кричали "Барра!" Что означает этот крик?