Убей-городок

— Так пусть на ваш товарищеский суд отправят, что тут такого? — пожал я плечами. — Посмеются, да и все. У вас, вроде бы, квартиры не дают?

— Точно, — кивнула женщина. А в глазах её по-прежнему плескалось недоверие: уж не прикалывается ли над ней участковый, предлагая такое?

Внезапно она поднялась на носочки, видимо, что-то решив для себя, звонко чмокнула меня в щеку и убежала.

Хорошо, коли так. А ведь могла и плюнуть.

Глава десятая Наука и жизнь ​

На улице жарко. Неподалёку обнаружилась жёлтая бочка с квасом, вокруг которой змеилась разноцветная очередь. Кое-кто был с бидончиками и трёхлитровыми банками в сетчатых авоськах. Какая прелесть эти авоськи! Пудовая выносливость, минимум занимаемого пространства в пустом виде и никакого посягательства на экологию. Мне отчаянно захотелось сделать глоток холодненького кваса из запотевшей кружки, а заодно проверить, так ли хорош вкус напитка, о котором последние годы, наряду с другими милыми сердцу атрибутами СССР, всё настойчивей ностальгировали наши граждане. Я нащупал в кармане какую-то мелочь, выбрал три копейки и направился к бочке. Стоять всю очередь, конечно, не хотелось. Но и лезть напролом не хотелось тоже. Выручил сердобольный старичок примерно в середине хвоста.

— А, служивый! — участливо произнёс он. — Запарился?

И не дожидаясь ответа, крикнул толстой продавщице в местами белом халате:

— Катя, нацеди власти кружечку! А то вон участковому жарко.

Вроде и неудобно, что во мне признали участкового, я же в гражданке. А вот я старичка не узнал. Возможно, в той своей жизни вспомнил бы сразу, а тут надо делать усилие. Но все равно не мог вспомнить. Для приличия поотнекивался, но недолго. Видя, что никто и не возражает, подал тётке свои три копейки и получил маленькую мокрую кружку. Квас оказался в меру сладким, в меру терпким, в меру холодным. Сразу захотелось окрошечки. Я решительно пресек кулинарные фантазии — кто знает, чего мне захочется следующим шагом. Надо лучше подумать о деле.

То, что именно гражданин Бурмагин ударил меня ножом я теперь уверен на девяносто процентов. Нет, даже на девяносто пять. Пять процентов я оставляю на непредсказуемость ситуации, на погрешность, а на сто процентов буду уверен, если сам бывший охотник, превратившийся в бытового пьяницу, подтвердит мне сей факт. Стало быть, нужно решать — не то мне Бурмагина посадить (а дадут мужику лет пять, может и семь), не то простить, спустив дело на тормозах.

Наверняка, если бы я был Лешей Воронцовым из моего семьдесят шестого года, который спустя три недели узнал имя своего «обидчика», то исход был бы ясен. Я бы уже бежал в уголовный розыск, брал с собой Джексона или кого-нибудь из знакомых парней (любой побежит, коли раскрытие преступления светит) и брал бы гражданина Бурмагина. Даже начальству бы не стали докладывать, что собираемся брать подозреваемого, тут все решают минуты.

А вот теперь, будучи умудренным жизненным опытом, отчего-то решил не торопить события. Что я хочу? Отомстить? Так уже времени-то сколько прошло. Накал страстей угас, мне уже не хочется никому мстить. А сам Бурмагин уже давным-давно лежит в могиле. Нет, в могиле лежит тот Бурмагин, из моего времени. А этот живехонек, радуется, что отомстил и не ведает, что ему осталось жить всего ничего.

Я бы сейчас, с большим удовольствием узнал — а что там с тем Воронцовым, который пенсионер? Где он теперь пребываете? Лежит в больнице или (тьфу-тьфу), его уже похоронили на каком-то городском кладбище? Их у нас не то пять, не то шесть штук. На Центральном-то кладбище мне могила не полагается, так и не надо. А как с теми отморозками, что избивали «Гошу» и засадили пожилому человеку нож?

Нет, торопиться не буду. Обдумаю.

Возвращаясь в общежитие и получив ключ, услышал от вахтерши:

— Алексей, а ты почему свою почту не забираешь? И газеты уже в ячейку не помещаются.

А ведь и верно. Снова забыл, что почта не электронная, а самая настоящая, «живая», а письма и пресса к нам приходят на вахту, а вахтер раскладывает все это дело по специальным ячейкам.

Сделав неопределенный жест рукой, вроде вкручивания лампочки, вздохнул:

— Так, тетя Катя, у меня все как-то так…

Вахтерша вздохнула с пониманием:

— Ага, у меня золовке аппендицит вырезали под общим наркозом, так она теперь как дурочка стала.

Я постарался изобразить сочувствие неизвестной золовке, а тетя Катя махнула рукой:

— Она у нас и раньше-то не шибко умная была, а теперь и вовсе.

Взял из своей ячейки газеты «Коммунист», скопившиеся за неделю, письмо. Даже не глядя на адрес, узнал по почерку — от мамы. Снова что-то меня укололо, вроде не случившегося воспоминания.