Убей-городок

Но про себя я уже догадался, что это чья-то обиженная жена, приходившая ко мне с жалобой на мужа. У меня таких дел — вагон с прицепом. Но помнить каждое такое дело, да еще и случившееся сорок с лишним лет назад — не реально. Немного покоробило слух, что обращается на ты, но для того времени — это нормально. Уже хорошо, что называет по имени и отчеству, а не кричит — эй, участковый.

— А за то должно быть стыдно, что из-за тебя мы квартиру потерять можем, — скривила губы женщина. Вытащив откуда-то из рукава платочек, приложила к глазам. А глазенки-то сухие. Не иначе, слезу пытается выдавить?

А вот теперь я уже знал, в чем тут дело, хотя женщину по-прежнему не вспомнил. Но это, скажем так, тоже банальность.

— Вы ко мне с заявлением на мужа приходили? — риторически поинтересовался я, а потом сам же и ответил. — Приходили. Просили, чтобы я принял меры? Просили. Ваше заявление я зарегистрировал. Объяснительную я у вашего мужа взял, соседей опросил. И что же теперь? Что я, по-вашему должен был сделать?

— А должны были его к себе вызвать, да постращать хорошенько! — назидательно сказала женщина. — И так настращать, чтобы впредь ему неповадно было пить, да на меня руку поднимать. Вы наш участковый, стало быть, он вас послушаться должен. Зачем вы бумажки на товарищеский суд отправили?

Ну вот, опять двадцать пять. Муж жену поколотил, а я должен к нему применять воспитательные меру, а еще и не выносить сор из избы? Понимаю, женщина вгорячах накатала на мужа заяву, остыла, простила, а теперь осознала, что с очереди на квартиру могут снять. Товарищеские суды у нас существуют по месту работы, а у них, как нередко бывает, вердикт суров — объявить порицание и наказать, сняв с очереди на улучшение жилья.

А если не снять, то сдвинуть, пунктов на десять, а это, иной раз, дополнительный год-два, (а может и десять), в семейной общаге или бараке.

Меры суровые, но не я их придумал. Вот, коли отменят такой закон, так и я его соблюдать не стану, а пока — извините.

Семейные разборки — вообще самые противные дела и вызов на семейный скандал воспринимался как тяжкое наказание. Иной раз проще разнимать пьяных мужиков, нежели утихомирить разбушевавшихся супругов. А сколько раз так бывало, когда битая-перебитая жена, при виде милиционеров, прибывших ее спасать, начинала бросаться на защиту мужа? И ладно, если просто начинала орать и оттаскивать свое «сокровище», а то ведь могла ухватить что-то острое, вроде кухонного ножа и пырнуть сотрудника правоохранительных органов в спину. Бывали, знаете ли, прецеденты.

В девяностые годы участковым инспекторам было категорически запрещено отправляться на «семейные» в одиночку, а еще требовали, чтобы они обязательно надевали на себя бронежилет.

Но для этого требовалось получить печальный опыт. Из всех моих знакомых, что получили ранения при исполнении служебных обязанностей, только трое пострадало от рук преступников, а все остальные — от пьяных мужей, либо их жен. Но где в семидесятые годы бронежилеты, спецсредства, вроде дубинки?

— Нет уж, вам надо было с самого начала определиться, — строго сказал я. — Либо заявления на супруга не писать, либо, если писать, то понимать, к чему это приведет. Ваш муж — человек взрослый, а я не воспитатель из детского сада. Если мне заявление поступило, я должен меры принять, а не сопли ему утирать.

А еще — начальство меня не поймет, начни я стращать дебоширов (я представил себе «козу», какой пугают младенцев) вместо принятия реальных мер по зарегистрированному у секретаря заявлению.

Хотя, чего уж греха таить, бывало по-всякому. Бывало, что и я заявления отправлял «майору Корзинкину», нигде их не регистрируя. Опыт старших товарищей, да и свой, пусть и небольшой, так сказать, «сын ошибок трудных», подсказывал. Если тебе в руки заявление принесли, скажем, на опорник, так не беги сломя голову в отделение его регистрировать. А то штемпель поставишь, а потом не знаешь, как это заявление списать. Уж и оппоненты помирились давно, а в бумаге такого понаписано, что обе стороны подлежат расстрелу, не меньше. Вот и маешься, время без толку тратишь. А так конфликт разрешил по факту — и хорошо. А «майору Корзинкину» — не просто бумажку страшную, а лучше пепел от неё, чтобы ни слуху, ни духу. Тут, правда, нечего будет учесть в графе «разрешено заявлений», но ты уж выбирай, что важнее. Однако, я отвлёкся.

— Если нас с очереди снимут, то я, товарищ участковый сама к тебе жить перееду и детей привезу, — пообещала женщина.

Она что, считает, что у меня отдельная квартира? Впрочем, сколько раз я уже слышал нечто подобное. И покойников обещали привезти, и хулиганистых ребятишек (а это вообще не моя епархия, а инспекторов детской комнаты — тогда ещё именно так назывались), а один ревнивый супруг, обиженный тем, что советская милиция предлагает ему оформить развод, а не собирается проводить беседу с его гулящей женой, призывать женщину к порядку, собирался притащить ко мне на дом и свою жену, и ее любовника.

Вот тут главное не спорить.