Убей-городок

И моя портупея с кобурой. Начальство портупею снаряжением велит называть, иначе, дескать ты не офицер, а шпак гражданский. Кстати, как и вместо кобуры говорить ка́бура. С портупеей, однако, проблемы на службе. Если ты носишь сапоги (а при сплошной стройке это необходимость!), так обязан быть в портупее. А за нее всякому хулиганистому элементу очень удобно хватать милиционера руками, особенно сзади.

Еще где-то валяется свисток. Его уже сто лет не используют, но до сих пор выдают и проверяют на строевых смотрах, при тебе ли он. Если нет — к службе не готов. Кстати, при увольнении портупею и кобуру можно оставить себе, а вот свисток ты обязан сдать старшине. Был такой анекдот: два свистка, один зелёный. Смешно, да? Как может быть звук зелёным? Так вот, это не про звук, это про наше спецсредство.

Теперь бы нужно прикинуть — а как жить дальше? Пока даже не в глобальном плане, а в чисто житейской. После обеда и уплаты членских взносов денег у меня осталось ...

Так. Один рубль железный, с портретом Ленина, и мелочь. Лопухнулся. Ведь был же в отделении, мог бы спросить. Недавно была зарплата, что-то да и должно причитаться. Пусть рублей пятьдесят. Позвонить бы да выяснить. Но я и телефона не знаю, да и скажут ли? Значит, завтра схожу, выясню. А если деньги и на самом деле вернулись в банк, что тогда делать? Пройтись по сослуживцам, стрельнуть по рублику с человека? Дадут, конечно же, не дадут пропасть. Но занимать деньги никогда не любил.

Так, какие действия? При желании, можно протянуть дня два, если в столовой не роскошествовать. Но если сходить в магазин, закупить какую-нибудь крупу, или десяток яиц, хлеба, то можно и дольше. И что хорошо — не надо тратиться на сигареты!

С этим все ясно. Как-нибудь проживу. Правда, ремень пришлось застегивать на последнюю дырочку, но все равно, штаны великоваты, придется еще одну прокалывать. А ведь были малы. Сколько я скинул, пока лежал в больнице? Килограммов пять, не меньше. Надо бы взвеситься, ради интереса.

Вечером первого дня забежал друган и смежник по участку, Санька Барыкин, и сбил все мои планы. Намеченного на завтра похода в бухгалтерию не потребовалось. Он пришёл с деньгами, да не с какими-то, а с полным месячным содержанием, со всеми ста двадцатью карбованцами. Хорошо всё-таки, когда у тебя нет никакого профсоюза, а жалование выплачивают независимо от того работаешь ты или болеешь. И когда есть друг, который о тебе позаботится. Не хотели давать, сказал, но на помощь пришёл сам начальник отделения. Как мол, раненому бойцу, да отказать? А на что он лекарства покупать станет?

Рассказывая всё это, Санька вытащил пачку «Примы», сунул сигарету себе в рот, вторую протянул мне. А у меня на автомате вырвалось:

— Спасибо, не курю.

Сигарета у Саньки свалилась с губ:

— Ты? Не куришь? И давно?

Что мне было ему ответить? — Лет десять? Но отвечать и не потребовалось.

— А может калибр не тот? — заобижался Санька. — «Столичных» захотелось? Так мы не баре, у нас таких не водится.

Пришлось ему наврать, бедному, что вот, после ранения решил завязать. И пусть он меня не соблазняет. И так еле держусь. А коли закурю — раненая печень взвоет. Я еще очень убедительно скривил физиономию. Вот это подействовало.

—Тогда, оно, конечно, — согласился друган и засобирался уходить.

Так понемножку и шла эта неделя. Днями было ещё ничего, а вот вечером...

После отбоя, который назначал себе сам, я забирался в утлую холостяцкую постель (тощий матрас, пружины), и против воли в мозг забивались вопросы, не имеющие ответа. Чтобы избавиться от этой бесконечной мороки, я стал приучать себя подбивать дневное, так сказать, сальдо, актив, пассив и всё такое. Что мы имеем в активе? Молодость, энергию, несмотря на не совсем полное выздоровление после ранения, интерес к жизни.

А еще... Стыдно сказать, но мне давно уже не помнилась собственное повышенное внимание к девчонкам. И не просто внимания, а желание получить ответные сигналы приязни. Кажется, на раздаче сегодня мне барышня улыбнулась. Такая, молоденькая, не больше двадцати семи — тридцати лет. А на кассе тоже ничего. Постарше, около сорока. Только стоп! А мне самому-то сколько: чуть за двадцать или сильно за шестьдесят? Опять шизофрения на подступах!

Ведь Алексею образца семьдесят шестого года она могла показаться уже и старой. А мне, прожившему шестьдесят пять лет, кажется юной.

И думалось, это ведь не будет изменой по отношению к моей будущей жене, если вдруг у меня возникнут какие-то отношения? Я ведь еще не женат. Вот, когда женюсь, тогда да, никаких хождений налево.

Что еще в активе? Энергия, бодрость, страстное желание, движение. Нет, это все уже было. А в пассиве?

А в пассиве я пока вижу все. И нищенскую зарплату, и опостылевшую работу (все по новой!) и отсутствие комфорта, к которому я привык. Худо-бедно у меня в той реальности и квартира неплохая, и машина, и кое-какие сбережения. И пенсия, кстати, гораздо выше средней по стране.

А главное — жена. Дети. Внуки. Как там они? Понятное дело, что не пропадут, все уже давно на своих ногах... но все равно — переживаешь.