– Будет очень нелегко сделать чертежи убедительными.
– Скажи ему, пусть составит сам, – нахмурился я. – В конце концов, на кону стоит его задница.
– И жизнь его детей.
– Все это составная часть родительского счастья. Это заставит Горовского пошевелить мозгами.
Некоторое время Коль молчала. Затем сказала:
– Ты по-прежнему хочешь танцевать?
– Здесь?
– До дома далеко. Нас тут никто не знает.
– Хорошо, – согласился я.
Затем мы пришли к выводу, что для танцев еще слишком рано, поэтому выпили по паре кружек пива и стали ждать вечера. В баре, куда мы зашли, было темно и тесно. Повсюду дерево и кирпич. Очень милое местечко. В нем был музыкальный автомат. Мы с Коль долго стояли друг рядом с другом, склонившись над ним, и выбирали первую мелодию. У нас завязался оживленный спор. Постепенно этот вопрос приобрел огромное значение. Я пытался разбираться в предложениях Коль, анализируя темп. Мы будем обниматься? Она предлагает такой танец? Или речь идет о независимых обособленных прыжках? В конце концов мы пришли к выводу, что разрешить наш конфликт сможет только Организация Объединенных Наций, поэтому, бросив в автомат монетку, закрыли глаза и ткнули кнопку наугад. Мы попали в «Шоколадку» «Роллинг Стоунз». Замечательная композиция. Мне она всегда очень нравилась. И Коль, как оказалось, танцевала весьма неплохо. А вот я был ужасен.
Затем, запыхавшиеся, мы снова сели за столик и заказали еще пива. И вдруг до меня дошло, что сделал Горовский.
– Конверт тут не при чем, – сказал я. – В нем ничего нет. Все дело в газете. Чертежи в газете. В спортивном разделе. Горовский в него даже не заглянул. А конверт – это лишь отвлекающий маневр, на случай слежки. Горовского прекрасно проинструктировали. Газету он бросит в другой мусорный бак, позже. После того, как сделает отметку мелом. Вероятно, выезжая со стоянки.
– Проклятие! – выругалась Коль. – Я потеряла впустую пять недель.
– И кто-то получил три настоящих чертежа.
– Это один из нас, – сказала она. – Военная разведка, ЦРУ или ФБР. Такое мог придумать только профессионал.
Соскочив с кровати, я подошел к окну. День заканчивался. Приближалась ночная темень. День номер четырнадцать, пятница, практически завершился. Я спустился вниз, размышляя о «саабе». В коридоре мне встретился Бек. Он торопился. Был чем-то озабочен. Войдя на кухню, он снял трубку телефона. Послушал, затем протянул мне.
– Все телефоны молчат, – объявил Бек.
Приложив трубку к уху, я стал слушать. В ней не было ничего. Ни непрерывного гудка, ни хриплого шипения открытых контактов. Только тупая инертная тишина и стук крови у меня в висках. С таким же успехом можно было прикладывать к уху морскую ракушку.
– Сходи проверь твой, – сказал Бек.
Я поднялся в комнату Дьюка. Телефон внутренней связи работал. Поли ответил после третьего звонка. Не сказав ни слова, я положил трубку. Но внешняя линия молчала. Я долго держал трубку у уха, как будто это могло как-то исправить ситуацию. В дверях появился Бек.
– С воротами связь есть, – сказал я.
Он кивнул.
– Это совершенно отдельная линия. Мы сами ее провели. А наружная?
– Молчит.
– Странно, – нахмурился Бек.
Я положил трубку на аппарат. Выглянул в окно.
– Возможно, все дело в погоде.
– Нет, – возразил Бек, протягивая мне свой сотовый телефон. – Он тоже молчит.
Я взял маленький серебристый аппарат. На крошечном экране справа длинная полоска показывала, что аккумулятор полностью заряжен. Но указатель мощности принимаемого сигнала был на нуле. Посреди экрана горела зловещая надпись крупными буквами: «Сеть не обнаружена».
– Мне нужно сходить в туалет, – сказал я. – Я на минутку.