Убайдулла-наме

Хвала аллаху, царю духов и людей! Убайдулла хан был государь, с эпоху которого [ни в одном] цветнике государства с такою сочностью и очарованием не распускались розы, а перед оросительным каналом [ничьих] владений не росли столь стройные и красивые кипарисы, [как в пределах государства Убайдуллы хана]. Он был счастливый и удачливый монарх; он сиял царственным блеском и пышностью; храбрость его была известна во всем мире, а его геройство записано на скрижалях /197а/ времен. Он был красивой наружности, имел приятные врожденные качества; был ласков в увещаниях, но рука его низвергала врагов; его стрела, выпущенная из лука, всегда попадала в цель; если она достигала вершины горы, то сокрушала ее до основания. Удар волны его гнева со дна вражеского моря выбрасывал землю на берег этого моря; натиск его ярости бросал огонь из каменного сердца на равнину очевидности. Он был славный и добродетельный государь, воздерживавшийся от запретных вещей, забав и игр он по милости творца выделялся из всех царей земли; на арене мира он прежде всех монархов загнал “чауганом” [своей] храбрости и неустрашимости шар правосудия и щедрости[320], а в заповеднике охоты времени он совершенством своего геройства, при помощи большого пальца текущего момента[321], без промаха попадал стрелою гнева в мишень жизни бунтовщиков, у волков из сада тирании и неприязни пятернею правосудия вырывал из пасти жало насилия /197б/ и притеснения. Он был государем, украшенным достохвальными качествами и прекрасными деяниями; во время войны он, подобно свирепому льву, всегда был жесток, а временами щедр; подобно облаку, он все время проявлял милости и благоволения; подобно ветру, дующему над сильным и слабым, он проявлял справедливость по отношению ко всем; по оказываемому им благоволению он был как солнце, одинаково светящее и низкому по происхождению и благородному; по щедрости он уподоблялся морю, которое не думает о своем уменьшении, в отваге был как стремительный поток, не задерживавшийся на спусках и подъемах.

Двустишие:

В течение ста тысяч веков тихоходящей вселенной
Подобный тебе всадник не появлялся на мировой арене!

Этот государь любил часто повторять нижеследующие стихи:

Что весит под перстнем моим Бухара?
Да будет моею [вся территория] от Китая до Хорасана!
Что мне кружиться на своем скакуне по одному Турану?
Пусть будет у меня ареною вся земная поверхность!

От начала его власти и за все время его царствования все его подданные жили, покоясь в колыбели тишины и безопасности. В городе и степи, в области, округе и селении, благодаря безопасности, /198а/ дарованной государем, снизошли все условия для их процветания и населенности. Под влиянием его правосудия магнит оказывался бессильным притянуть железо; временами он был суров, временами милостив [в зависимости от проступков своих подданных]. При виде его ягненок сосал молоко из сосцов львицы, волк пасся вместе с овцою; в эпоху его правления многие иначе, как в спускающихся на лоб локонах красавцев, не появлялись; в лучах его времени никакой кипарис не помышлял освободиться от оков рабского служения ему; в смысле истребления и укрощения врагов веры и государства, *которые распространяют на земле зло и не делают добра[322], он проявлял чрезвычайную энергию и упорство; в отношении сокрушения развратных людей, бунтовщиков, врагов и мятежных элементов он прилагал особенные старания и усилия; непокорных ему, * их, не верующих в будущую жизнь, [который] мы делаем самыми низкими[323]; посылал в пустыню оставления на произвол судьбы; будучи вспомоществуем божественною поддержкою и господнею милостью, он творил совершенное правосудие; он был пышен и полон /198б/ запальчивости; подобного ему по импозантности и величавости не бывало.

Двустишие:

Государь, вязавший врагов и доброжелательный монарх,
Прославитель веры, помощник народу, назначенный [непреложной] Истиной, — Убайдулла хан.

Действительно, он был украшен и разубран всеми [похвальными] качествами. В начале его правления эмиры, войско, свита и слуги — все от чистого сердца любили и уважали государя; жертвуя за него своею драгоценною жизнью, они считали для себя все его августейшие повеления я распоряжения непреложными, как сама судьба.

Стих:

Каково бы ни было повеление, мы — рабы, повинующиеся ему.