У зла нет власти

Канцлер тоскливо вздохнул. Филумена бесстрастно отложила наточенный топор и взяла Уймин тесак, изрядно выщербленный, с засохшими темными пятнами.

– Что это у тебя, маг дороги? – громко и холодно спросила Эльвира. Я проследила за ее взглядом: принцесса смотрела на железный череп, приколотый к моим штанам.

– А, это, – я поспешно сняла железку.

Уйма склонил голову к плечу: его улыбка таяла.

– Лена? Что же, верно сказал старший маг и ты с некромантом спуталась?

Они смотрели на меня – десять пар глаз. Только Гарольд по-прежнему глядел мимо. Железный череп, выданный Максимилианом, жег ладонь – но мое смущение очень быстро сменилось злостью.

Только что я готова была мямлить, оправдываться, объяснять, как оно было на самом деле. Теперь, в одну минуту, мне очень ясно представилось, как жил все эти годы Максимилиан. Отчуждение, ухмылки, гримасы, брезгливое понимание в голосе: а-а, он же некромант…

– Я ни с кем не «спуталась», Уйма. – Левая моя рука сжалась на посохе, правая стиснула рукоятку Швеи. – У меня есть друг. Который в большой беде. Вам не нравится, что он некромант?!

Стражники переглянулись. Филумена отложила тесак. У Эльвиры вытянулось красивое лицо; Александр глядел исподлобья. Канцлер безнадежно качал головой. Уйма нахмурился. Гарольд даже не обернулся.

– Мне тоже не нравится, – сказала я сквозь зубы. – Но он помнит Оберона. А вы, такие благородные, – нет.

Показалось мне или нет – но Гарольд чуть вздрогнул. Как будто ему очень хотелось взглянуть на меня, но он подавил это желание.

– Вы хоть поняли, кто-то из вас, что этот некромант сделал? – Я вздернула подбородок. – Он отвлек Саранчу от нашего замка, вызвал огонь на себя!

– Он изменник, – пророкотал Уйма, и его желтые глаза сузились.

– Кому он изменил?

– Королевству. Он захватил трон, – резко сказал Александр.

– А кому этот трон принадлежит по праву? А? Ну-ка, вспомните, принц!

У Александра дернулось веко. В караульной башне сделалось очень тихо, только лил снаружи дождь да трещали сырые поленья.

– Если маг дороги защищает некроманта, – все так же холодно проговорила Эльвира, – значит, маг дороги тоже повинен в измене.

– Что?!

Навершие моего посоха налилось красным. Эльвира презрительно скривила губы. Я сдержалась; сейчас мне ни в коем случае нельзя было выходить из себя.

– Вы хоть понимаете, что такое Королевство? – начала я, переводя взгляд с лица на лицо. – Как оно устроено изнутри? Это не просто люди, не просто придворные должности, трон и все такое прочее. Это живой организм, который связывает обыденный мир и волшебный, как вот этот меч, – я вытащила Швею, – связывает изнанку всего сущего с лицевой стороной! И в момент, когда вы забыли Оберона, – вы, все! – Королевство начало рушиться изнутри. Не Саранча его губит! Его губите вы, вот вы, которые здесь сидите и смотрите на меня! Потому что все вы знали Оберона. Вы все его забыли. Каждый из вас!

Впервые за несколько часов я взяла Швею в руки. Меч казался страшно тяжелым и трясся, словно поручень в автобусе. Клинок был мокрый; я отстраненно подумала, что надо бы его высушить и смазать, но в этот момент понурый крючконосый канцлер вдруг подпрыгнул и завопил на всю башню:

– Швея! Это же Швея! У нее Швея!

Он смотрел на меч в моих руках, будто я держала экзотическую змею.

– Швея! Королева…

Он поперхнулся. Его глаза, и без того округлившиеся, вдруг затуманились, будто он что-то пытался вспомнить.

– Королева… Это ее меч.

– Это ничей меч, – мягко поправила я. – Но его можно добыть для важного дела. Королева смогла получить его – смогла и я.

– Королева, – повторил канцлер и вдруг принялся быстро-быстро тереть виски. – Королева… Она шила этим мечом. Шила изнаночные нитки. Она умерла, маг дороги, этот меч погубил ее.

– Не меч. Изнанка.

Канцлер не слушал меня. Все, сидящие вокруг костра, смотрели на него; он взял себя за остатки жидких волос и рванул, будто желая стянуть голову с плеч.

– Королева. Я помню… Но там было что-то еще. Кто-то еще. Швея… Королева… И еще кто-то был!

– Король, – шепнула я. Теплая волна мурашек подняла дыбом волосы у меня на макушке. Я от кого угодно ждала, что он первым вспомнит Оберона, – только не от канцлера.

– Король, – повторил он недоверчиво. – Да… наверное… Но я не помню. Столько ежедневных забот… Указы… Налоги…

– Но вы ведь вспомнили Швею!

Он смотрел на меня и беззвучно шевелил губами.

– Я уже старый, – сказал наконец. – У меня очень плохо… с памятью. Ноют кости… Скоро мы все умрем, зачем же мучиться напоследок…

И, весь погасший и постаревший, уселся снова к огню. Губы его шевелились, но ни слова нельзя было разобрать.

Я постаралась справиться с разочарованием.

– Слушайте меня, – голос мой начал хрипнуть. – Я расскажу вам все. У нас очень мало времени…

Гарольд легко поднялся. Накинул плащ, подхватил обломки своего посоха и зашагал к выходу.

– А ну, стой!

Я заступила дорогу. Мой собственный посох почти уперся навершием ему в живот:

– Я заставлю меня выслушать.

– Не заставишь, – он посмотрел на меня впервые за долгое время, и глаза у него были как подмерзающее болото. – С дороги.

– А ты сдвинь меня.