У всех разные игрушки

За десять минут нас разместили в близлежащих коттеджах, дали время устроиться, и уже через час — после душа и небольшого перекуса — в дверь постучался отец:

— Пошли, парень. Они уже приехали.

Павлов по-прежнему выглядел несгибаемым стариком, знающем об этом мире все-все-все, его рукопожатие было крепким, а шаги, хоть и неспешными, но твердыми. Изотов же сильно сдал: под глазами чудовищные мешки, серая кожа, левая рука заметно дрожит, шаркающая походка — он производил впечатление полной развалины. И, должно быть, заметил изменившееся выражение моего лица:

— Чего скукожился, Захар? Плохо выгляжу? Инсульты никому еще на пользу не шли. Да ты не бойся, я уже выкарабкиваюсь.

Мы с ним обнялись и на меня пахнуло той кислой волной, которая сопровождает давно нестиранные вещи стариков.

— Что ж вы себя не бережете… Валентин Аркадьевич? — я с трудом вспомнил его имя среди десятка тысяч имен разных людей, встретившихся мне за последние годы.

— Так тебе спасибо, работы теперь столько, что болеть некогда.

— Валентин Аркадьевич нынче консультирует кабинет министров, — шепнул мне на ухо отец. — По вопросам отношений с западными партнерами.

— Лучше, когда работа есть, чем когда ее нет, — ляпнул я первое, что пришло в голову.

Павлов уже добрался до накрытого стола, уселся во главе его и принялся изучать спиртное.

— Это верно, Захар, — мелко закивал Изотов. — По телевизору мне показывают всяких актеров, балерин. В последние годы стало модным брать у них интервью… И ты знаешь, что?

Он взял меня под руку, я повел его к столу.

— Они все как один жалуются на свою жизнь, — дребезжал голос Изотова под ухом, — съемки, спектакли, репетиции, переезды, концерты, — ах, мы так устаем, так много трудимся! Ну не придурки ли? Судьба дала им возможность заниматься самым любимым делом, быть востребованными, дала известность, и эти клоуны еще имеют наглость плакаться, что слишком много работы? Десятки тысяч других людей вынуждены заниматься черт те чем — без всяких надежд на удовлетворение от работы, на признание, на мало-мальскую благодарность! И никто слезы по телевизору не размазывает! На днях слушаю одного деятеля — ему в октябре пришлось перед камерой в море нырять. Несколько дублей. Он искренне считает это подвигом! Помню на строительстве «Уренгой-Помары-Ужгород» мой сын трое суток в болоте провел, по грудь в жиже, тоже в октябре. Этого бы актеришку туда, да чтобы знал, что ни одна собака его «подвига» в жизни не вспомнит! Посмотрел бы я на этого шута.

— Ну, Валентин Аркадьевич… такой вот мы создали мир. Лицемерие в основе всего, — сказал я, усаживая его на стул. — Мы можем с экранов телевизоров обличать грязных наркоторговцев и спонсировать опыты по созданию анаболиков. Это просто бизнес. Торговля лицом, торговля интересной жизнью. Америка тратит на лекарства ровно столько же денег, сколько весь остальной мир, но разве американцы самые больные люди? Может быть, они живут дольше всех? Нет. Просто бизнес — чтобы что-то продать дорого, нужно объяснить людям, что оно дорого стоит. Лжец и лицемер получают все! И ваши балерины с актерами это понимают лучше многих ваших экономистов…

— Ваших? — переспросил Павлов. — Совсем капиталистом стал, да?

— Не без того, — согласился я. — Бытие определяет сознание.

— За встречу? — предложил отец, покачивая в руке бутылку армянского коньяка.

Стол был небогат. Никакой тебе дичи или севрюги. Все простенько. И только одна бутылка коньяка.

— Мне нельзя, — накрыл ладонью рюмку Изотов. — Доктора запретили.

— А я махну чуток, — сказал Павлов. — Когда еще придется с живым мультимиллиардером за одним столом сидеть?

Мы выпили, Георгий Сергеевич промокнул салфеткой губы и улыбнулся мне:

— Ну, как дела твои, Захар?

— Спасибо, дела неплохо. Жениться вот собираюсь…

Так бывает, что иногда с первых слов становится понятно, что серьезный разговор не склеится — каждый занят своими мыслями, найти что-то общее для невероятно далеких друг от друга людей, хотя и знакомых по прошлой жизни, невыразимо сложно. Один желает похвалиться детьми и внуками, а второму они совершенно безразличны, первый рассказывает о необыкновенной рыбалке на тайменя где-нибудь на Лене, а его собеседник начинает трястись только от одного упоминания о москитах и, живо представив берега таежной реки, падает в обморок.

Видимо, Павлов тоже это понял, потому что без слов взял из хлебницы кусочек хлеба, намазал его маслом и отправил в рот. Взял паузу.

— Женитьба — это хорошо, — громко сказал Изотов. — Моя Юлька-то уже второй раз замуж выскочила. Что за дура?

— И внуки есть? — спросил отец.

— А как же? — улыбнулся Валентин Аркадьевич. — Ванька-поросенок. Три года скоро будет.

Я вспомнил рассказ Серого о его несостоявшейся семейной жизни, в которой тоже был Ванька.