У «Волчьего логова»

Выходил заспанный Людвиг, на него направляли винтовки и отводили в угол зала, ставили лицом к стене. Затем раздавалось:

— Вилли!

И выходил Вилли.

Всех, кого уводили в угол, раздевали до белья. Правда, большинство выходили на голос дежурного раздетыми узнать, что случилось. Их одежду и оружие забирали прямо со спинок стульев. В каждой комнате стояли по две двухэтажные койки. Но не все двенадцать были на месте. Трое с вечера ушли в село и где-то бражничали.

Надо было спешить, потому что каждую минуту мог явиться кто-то из отсутствующих. Но пока что план, разработанный Григорием Чайчуком, действовал безотказно. Вася на минутку вышел на перрон, и тут же влетел Андрей Коцюбинский:

— Взвод Кривобабы, — орал он, вытянувшись перед Гришей по стойке «смирно», — занял пакгаузы. Часовые сопротивления не оказали. Кривобаба спрашивает, как быть с пленными?

— Передайте, пусть запрет их куда-нибудь… Если, конечно, не окажут сопротивления.

Вася вихрем метался по станции. Уже у стены стояли восемь немцев. Охранял их фактически один Владик. Чайчук сидел у аппаратов, Андрей Коцюбинский — у входа на часах, Гриша и Игорь собирали оружие, связывали в узлы одежду.

В компании стоявших у стены не хватало коменданта. Но дежурный пояснил, что комендант на ночь запирается на засов, обил свою дверь железом и никого не впускает. И как ни хотелось хлопцам дать жару этому эсэсовцу, взламывать двери, обитые железом, они не решились. Излишний шум мог. сорвать всю операцию.

— Хлопцы, поезд! — крикнул Чайчук, увидав, как мимо окошка проскочил, притормаживая, паровоз.

Теперь можно было лишь сожалеть о том, что они побили аппаратуру на блокпосту и не были предупреждены о подходе поезда. Деваться некуда. Чайчук надел красную фуражку, взял жезл и направился к выходу. Одевать немца и заставлять его встречать поезд было уже поздно.

В это время, соскочив с подножки одного из вагонов, к служебному помещению направился молоденький лейтенант, очевидно, начальник поезда. Андрей Коцюбинский винтовкой преградил ему путь в помещение. Но лейтенант, возмущенный (как оказалось, дежурный должен был вынести жезл-путевку и на ходу отдать его поездной бригаде, чтобы состав прошел без остановки), оттолкнул Андрея и, даже не взглянув в его сторону, вошел к дежурному. Чайчук столкнулся с ним у порога. Сердито, срываясь на визг, лейтенант стал что-то кричать Чайчуку…

Положение было критическим. Стоявшие в другой комнате могли понять, что ни взвода Сорокина, ни тем более взвода Кривобабы тут нет. И когда лейтенант замахнулся, чтобы дать оплеуху Чайчуку, перед ним вырос Гриша в погонах обер-лейтенанта. Не вдаваясь в подробности, Гриша размахнулся и ударом кулака чуть не свернул разгоряченному лейтенанту челюсть. Потом выхватил жезл из рук Чайчука и сунул его под нос лейтенанту.

— Вэк! — закричал Гриша. И еще: — Марш!

Гитлеровец повернулся кругом, дисциплинированно щелкнул каблуками и вылетел вон. Через полминуты поезд тронулся и покатил дальше.

— Уф! — Гриша сел в кресло дежурного, облегченно расстегнул верхние пуговицы кителя. Жарко. Надо уже уходить.

— В нашем распоряжении считанные минуты, — сказал Чайчук.

— Почему? — спросил Гриша.

— Потому что этот воинский эшелон пойдет в тупик. Стрелки ему никто не приготовил… Пока опомнятся… Вот и считай.

А комендант в это время спал сном праведника. Он проснулся от шума. Топали в коридоре сапоги, доносились голоса. Потом несколько затихло. Комендант злился на то, что его разбудили. Он долго ворочался, пытаясь уснуть. Но сон не шел. И чем больше он ворочался, тем больше злился. В конце концов он стал забываться. И тут снова: топ, топ — кованые сапоги.

Какие-то крики. «Ну, это уж слишком, — решил он, — опять эти кобели к телефонистке пристают».

Он встал, открыл дверь и в комнатных туфлях, придерживая одной рукой спадающие кальсоны, вышел в зал. Прикрывая свободной рукой глаза от яркого света, стал орать по-немецки:

— Свиньи! Сколько раз я говорил, что трогать телефонистку можно только в свободное от дежурств время. По трое суток гауптвахты!

Он приподнял ладонь и вместо солдат увидел нацеленный на него пистолет.

— Василий, — сказал Гриша, — обыщи комнату коменданта.

В комнате коменданта было темно и душно. Вася включил карманный фонарик и обомлел. В постели, ничем не прикрытая, лежала молодая женщина… с зелеными ногами[17]. Васе было семнадцать лет. Первым его решением было позвать кого-нибудь из хлопцев. И не потому, что он не мог обыскать комнату. Женщина была голая, и он не знал, куда глаза деть. Но потом подумал, что, если сейчас вернется в зал, хлопцы будут над ним смеяться.

Тогда он решительно подошел к койке и, не глядя на перепуганную шлюху, сказал:

— Рубашку надень, бесстыжая. И пошли со мной.

Она торопливо натянула рубашку, и Вася вывел ее в зал. Хлопцы хохотали. И то, что операция шла как по маслу, и что воинский поезд удачно спровадили, и появление комендантской красотки с зелеными ногами развеселило их.

Пора было уходить, но тут осмелел и высказал свою претензию комендант.