У церкви стояла карета

Председатель снова щерился, точно смирился и со смертью, и с тем, что легкой смерть не будет. Заживало на нем все, как на собаке, разве что нос так и кривился влево. Что ж за хамелеон такой! Вытаскивая историю тети Маши, я старался не смотреть ему в лицо. Неодобрительно бубнил Концарёв.

Жалко Вичку-клубничку?

Я поднял глаза. Иван скалился и возбужденно раздувал ноздри. Понял, куда бить стоит, нащупал слабость.

Молодому хищнику осечки простительны. Не сразу опыт приходит. Много таких Вичек я за собой оставил, ох, много. Блаженных, запамятовавших, калечных, а то и просто дур и дураков, досуха испитых. Не умел еще так, чтобы полностью сгинул человек, но годы шли, а я учился. Из меня хороший пожиратель вышел, милосердный. Зазноба моя петербургская, та жестокая была, как кошка с мышью с жертвой играла, не доедала, уродовала души, но я не из таких. Я тебе еще один случай добровольно расскажу, ты уж не лезь глубже, сделай одолжение. Лет сорок назад оплошал, а твои предшественники на след вышли. Спугнули с облюбованного места, пришлось бросать деревню с недоеденными душами. Угадаешь, что ваши сделали? Нет, никого не расстреливали. Просто оградили от мира и позволили умереть в полном непонимании и нищете духа. Так и с этой Безымянной будет, и с Вичкой-клубничкой.

− Что скалишься, сволочь? − крикнул Концарёв. − Семенов, что это с ним?

− Злорадствует. Вспоминает черные дела.

Председатель хохотнул, прищелкнув зубами.

А она долго умирать будет. Молодая же еще, сильная. А, может, и ты захочешь с ней поселиться и мира больше не увидеть? Как быстро вы животными станете, забудете стыд и приличия? Вернетесь в первобытное состояние, оно же райское?

− Прекращайте, − сказал я вслух, привлекая внимание Концарёва, но председателя было уже не остановить. Его мысли прорывались сквозь возведенные мной барьеры, отгоняли прочь остальное. Хищник почуял силу.

Я всего-то хочу дожить вместе с этой деревней. Высушу последнего − смерть приму, но только не так, не на полпути, не в руках этого изверга, что сна лишает, бесчестит да поносит. Дайте мне этот год, пожру я всех и счастливо уйду, а взамен верну тебе Вичку-клубничку такой, как она была до того, как я за нее принялся!

Иван схватил меня за руки, притянул к себе, блеснул глазами. На его согнутую спину обрушился удар Концарёва, потом еще один, но председатель держал меня крепко-крепко.

− Нельзя память человеку вернуть!

− А ты попробуй! − захрипел председатель. − А еще лучше − попробуй во мне ее память раскопать. Запрячу так глубоко, что ни в жизнь не сумеешь. Здесь я хищник, не ты! Не ты!

Стальная хватка разжались, Иван сразу же просел под кулаками Концарёва, охнул. Концарёв пнул его в ребра, опрокидывая вместе со стулом, и принялся избивать ногами, но упырь только заходился в безумном смехе и твердил одно: «Не ты! Не ты!» Я оттащил Концарёва.

− Убъете же!

− И надо бы убить! − рычал Концарёв.

− Рано!

− Рано? − Начальник сбросил мою руку с предплечья. − А мне кажется, в самый раз, и не его одного. Чью это память он тебя, щенка, подначивал раскопать? Девушки этой? Думаешь, я свою должность просто так занимаю, за глаза красивые? Твоя задача − не ради одной девушки стараться, а ради всех. И это − не история о тебе, спасителе дамы в беде, это − история нашего общего прошлого, того, что нас объединяет.

− А нас объединяет Вичка-клубничка, да, Колька? − проскрипел с пола председатель, и на этот раз уже мне захотелось как следует приложить его каблуком.

− Заткнись! − приказал Концарёв. Повернулся ко мне, − А ты исчезни с моих глаз и подумай, что тебе на самом деле нужно. И чтобы никаких Вичек-клубничек!

В дверях я едва не врезался в Пустодомкина. Тот укоризненно покачал головой, но тут же подмигнул. Знал я, что Пустодомкин имел в виду: с Концарёвым не спорь, работу исправно выполняй, и все благополучно забудется еще до возвращения в Москву. Да только не хотелось мне уже в Москву. Нужно было Вику до Костромы довести, страсть, как нужно.

Селу Боброво, ближайшему к нашему Безымянному, есть, кем гордиться. Там летчик родился, он в войну сбил трех немцев и за это орден получил. Потом еще один парень оттуда на хирурга выучился и теперь оперирует детишек. А у нас кто? Федоровы дочь собирали-собирали в институт, а толку чуть. Тихие мы, не выдающиеся, зато дружные. Кажется иногда, что приди к нам любая беда, все соседи, как один, встанут. И в схватках меж деревнями наши парни первые. Так что пусть это бобровские нам завидуют!

Я ушел подальше в лес, сел на ствол поваленного дерева и попытался отрешиться от всего происшедшего. Медитация не помогала. Слишком уж явственно чувствовались в зеленом тереме присутствие Ивана-председателя и близость Вики. В размышлениях о том, как переспорить Концарёва или пересилить Ивана, я провел не один час. Так и не слезал с дерева, врос в жесткую фигурную кору, и таким и нашел меня Пустодомкин. Зажужжал молнией на папочке.

− Упрямый, да? − спросил пожилой оперативник.

− Я?

− Что Андрей упрямец, я и без тебя знаю. И упырь такой же. Сложно с вами, ох, сложно.

− Есть шансы спасти Вику? − спросил я в лоб.