У Терека два берега…

– Твой отец остался мне много должен, а это значит, что и ты теперь должна слушаться меня, как своего отца, – подытожил дядя Магомед, – а это значит, что теперь ты будешь жить там, где я скажу, и выполнять ту работу, какую я тебе скажу… Ты поняла?

Дядя взял ее за подбородок, приподняв ее лицо и заглядывая Айсет в глаза.

– Ты поняла?

– Да, дядя, я все поняла, я буду выполнять любую работу, какую ты мне укажешь…

– У тебя будет служанка и все необходимое, а твоя «сиротская часть» будет переведена на специальный счет, управлять которым ты сможешь после замужества…

– Но я… Но мой друг – он уже не жених мне … Я не хочу…

Дядя отпустил ее подбородок и с укоризной поглядел на нее.

– Адат не знаешь…

– Адат – это кто? – недоуменно спросила Айсет.

– Закон не знаешь, обычай не знаешь, – дядя покачал головой. – Твой жених – это моя забота. А хотеть ты будешь то, чего хочу я.

И он жестом приказал племяннице удалиться…

Все! Кончилось счастливое детство. Прощай, Париж, прощай, школа Сен-Мари дю Пре с ее школьными подружками, прощай, Софи-Катрин, прощай, Лондонская Высшая школа экономики, прощай, Джон, прощай, так и не состоявшаяся поездка в Портсмут! Прощай, детство!

И здравствуй, здравствуй, средневековое взрослое рабство!

Да, прав был Джон, говоря про Мусаева в его бараньей шапке, когда тот позировал на экране телевизора рядом с Ванессой Бедгрейв… Тысячу раз был прав Джон. Они – саважи! Они – дикари! Какая дикость, что дядя может ограничить ее свободу, отнять у нее Лондон и друзей… Отнять у нее Париж и подруг… Какая дикость!

Джон был прав, называя их дикарями.

Пусть он и педик, но он прав! И ей милее в тысячу раз этот английский педик, чем ее мужественный бородатый дядя…

Прощай, детство.

Здравствуй, рабство!

Дядя улетел в Москву, оставив Айсет в Гудермесе. Без паспорта и с неработающим мобильным телефоном.

Он дал ей работу.

Теперь Айсет должна была сидеть дома возле подключенного к спутниковой тарелке компьютера и шарить по Интернету, собирая всю информацию по чеченской войне. Это было первое задание.

Но было и второе. Она должна была писать статьи по заданию дяди. Статьи на французском и на английском языках. А потом отсылать написанное на указанные дядей электронные адреса.

Работа была, как говорится, непыльная и в некотором роде по специальности, а значит – и небезынтересная.

Правда, сперва Айсет было в лом пересиливать себя и писать статьи на заданную тему с заведомо заданными выводами. Всегда одними и теми же – федералы виноваты перед Чечней, а весь цивилизованный мир обязан поддержать чеченцев в их священной борьбе за свободу. Но дядя не нуждался в кондово-неквалифицированных идеологических поделках, которыми были переполнены электронные страницы всевозможных мятежных сайтов типа «Kavkaz.org»… Дяде были нужны серьезные, эмоционально насыщенные и одновременно – взвешенные статьи, рассчитанные на образованного западного читателя. И здесь он очень надеялся на Айсет. А Айсет, в свою очередь, очень надеялась на то, что ее работа сделает ее свободной. «Arbeit macht frei», – как сказала бы Софи-Катрин.

Кстати, Айсет сразу связалась с Софи по электронной почте, честно поведав обо всех своих злоключениях.

Глава 7

Как пожухлый листок в непогоду,

Через горы, леса и поля,

По планете скитается странник:

Где душа, где любовь, где родная земля?

Ищет счастья, а счастье как призрак,

Этим вечным миражем томим, –

Он крадется по кручам отвесным

И в пучину морскую ныряет за ним.

Хосе Рисаль-и-Алонсо

Лоб был слишком высок, хватило бы на трех умных людей. А нос был не по-кавказски прям. Один глаз смотрел, по частушке, на Кавказ, то есть, на Большой Кавказский хребет, а другой обвалился вместе со щекой, может быть, сто, а может быть, миллион лет назад.

Когда Дута Эдиев видел эту гигантскую скалу, похожую на странное, болезненное лицо человека неизвестной народности, его охватывал радостный трепет и детский страх одновременно. Теперь было недалеко. Конечно, гораздо дальше, чем кажется неопытному человеку в горах, но все-таки недалеко. Стоило обойти скалу-человека со стороны затылка, пройти расщелиной, и Дута попадал в иной мир, мир дедовских преданий и старинного благочестия.

Здесь, в глубокой пещере, за многие годы обустроенной умелыми руками горцев, в том числе его, Дуты, обжитой, согретой многолетним огнем в очаге и человеческим дыханьем, жили шихи. Почти святые старцы-мусульмане, добровольно удалившиеся в горы, чтобы путем долгой молитвы и сурового поста вымолить у Аллаха прощение грехов чеченского народа.