У Терека два берега…

В темноте подобрался к сараю. Нащупал деревянную заслонку. Потянул, дверь не поддалась. Сильнее — ни с места. Провел рукой сверху и снизу — никаких запоров не обнаружил. Разозлился… Что же это такое? Дивизионный разведчик! Столько часовых снял, патрулей уничтожил, а тут сарай не открыть. Дернул дверь на себя резко, с настроением. Дверь распахнулась, и тут на него полетели жерди, палки, какой-то хозяйственный крестьянский инвентарь на длинных ручках. Петух всполошился, а тут еще сверху что-то посыпалось. Хитра баба оказалась! Ловушку какую соорудила подручными средствами! Умнее Абвера!

А вот и сама она уже бежит с топором. А визжит так, как дырявая бочка, с самолета фрицами сброшенная. Внутри все переворачивается. Одной рукой Салман нащупал курицу, другой перехватил топор. Обнял бабу, с удивлением отметив, что руки его не сошлись на ее могучей спине, поцеловал ее крепко в губы и опрометью кинулся со двора в ночную тьму.

— Подожди, солдат! — услышал он за спиной бабий крик. — Может, столкуемся, так и петуха тогда заберешь!..

Грешен, чуть не вернулся. Но рисковать он сейчас не мог. Не та была цена. Не в петухе дело, да и не в бабе этой необъятной. На родину он шел, туда, где горы было не объять ни взглядом, ни мыслью. Он шел к той, стан которой мог охватить одними пальцами, но любовь к которой не мог измерить петухами или Золотыми Звездами.

Чем ближе он подходил к дому, тем меньше попадалось разоренных населенных пунктов. Салман обратил внимание, что селения кавказских народностей, как правило, стояли почти нетронутые войной.

Родные горы встретили его теплым и сухим ветром. Как верный пес, узнавший хозяина, вставший на задние лапы, ветер дохнул ему в лицо, узнал, заволновался. Воздушный поток усилился, пошел под горку, на радостях завалив в нескольких метрах от Бейбулатова сухое дерево. Снег таял прямо на глазах, и под утро на деревьях показались ранние почки. Но к вечеру пошел в контратаку влажный долинный ветер, как бы подгоняя путника вверх, в горы, поближе к родной долине, к домашнему очагу, отменяя мелкие победы ранней весны, вымораживая набухшие за два дня почки.

Салман шел длинной дорогой через горы. Вообще-то он был уже дома и просто переходил с одного лесного склона на другой, как из одной комнаты в другую. Правда, одно ущелье совсем рядом с родным аулом он не признал, то ли весенние оползни изменили лицо горного обрыва, то ли противолежащий слишком густо зарос за четыре года, но Салман даже свернул с тропы, чтобы спуститься в так изменившееся ущелье.

Нет, даже горы меняются. Все изменяется на свете. Все видимое меняет очертанья. На снегу Салман увидел аккуратную цепочку следов и, радуясь чему-то, пошел по звериной тропе. Он узнал маленькую когтистую лапу и вспомнил, как в детстве они с Дутой и Азизом караулили нору. Как на рассвете они задремали, а проснулись от дикого визга и шипения и бросились бежать без оглядки, так и не поняв, кто обратил их в позорное бегство.

Он узнал заросший обломок скалы, небольшое отверстие у самой земли. Из отверстия поднимался едва заметный парок. Кто-то дышал, маленький и теплый. Салман улыбнулся и присел на корточки неподалеку. Он готов был сидеть целые сутки, ждать неизвестно чего. Но по дыханию маленького существа он понял, что хозяин норы забеспокоился. Сейчас, сейчас он выскочит, маленький, когтистый, замечательно отважный.

И действительно, послышалось глухое ворчанье, и из норы выскочил дикий лесной кот. Был он в густой зимней шубе дымчатого цвета, лукавые глаза его расширились при виде большого и смелого противника. Кот тут же упал на спину и ударил по воздуху когтистой лапой. Чеченец молча любовался красивым животным. Ему нравилось это дикое существо, которое не надо было ласкать, трогать, убивать. Оно жило само по себе, по своим лесным законам. Никому не мешая жить…

Это было первое живое существо, которое увидел Салман на родине. Кот шипел и тянул к нему когтистую лапу… Ну, вот Салман и дома.

Дойзал-юрт, как и до войны, сбегал вниз по горному склону, чтобы остановиться над горной речкой, которая была дорогой в долину. Был светлый весенний день, но аул был безмолвен, как ночью. Собаки не лаяли, людей и животных было не видно и не слышно. Салман еще не вошел в аул, а ему было уже все понятно. Никого он там не найдет, всех уже давно увезли.

Он зашел в дом на краю села, где жили Саадаевы. Ведь у Азиза жена русская, может, ее не тронули? Никого. У Эдиевых тоже пусто. Везде одно и то же. Везде следы поспешного сбора, туши убитых животных, не освежеванных, с отрезанными как попало мясными кусками, разбросанная одежда, узлы с вещами, видимо, не разрешенными в дорогу, и застреленные собаки.