У судьбы на мушке

– Тебя никто и не обвиняет… Дальше…

– Потом в меня очередь из автомата дали. Одна или несколько пуль порвали обшивку бронежилета. В спину, понятно, сволочи, стреляли. Но с ног меня все же сбили. Я встал и пошел дальше. И в наушниках услышал очередь, которую дал капитан. Он автоматчика прикончил. А потом в меня снайпер выстрелил. Пробил навылет «трапецию»[17] – целился, я думаю, в шею или в затылок, но рука в последний момент дрогнула, и потому в «трапецию» угодил. Вот… – Соловейчиков сидел лицом к подполковнику и потому показал только выходящее отверстие от пули. Отверстие было сравнительно небольшое, а на краях раны видна была запекшаяся кровь. Так бывает, когда пуля поражает не жизненно важные участки тела и быстро покидает его, не успев как следует остыть. Горячая пуля просто запекает кровь, и сильное кровотечение не образуется.

– Санитар! – окликнул подполковник проходящего мимо санинструктора. – Перевязка требуется.

– Вы ранены, товарищ подполковник? – обеспокоенно спросил санинструктор.

– Не мне. Старшему лейтенанту.

Соловейчиков тем временем разделся, и санинструктор приступил к своим обязанностям, выполняя перевязку быстро и качественно, не забыв при этом спросить:

– Не слишком туго? Движению не мешает?

– Нормально, – ответил Соловейчиков. – В самый раз.

А Бармалеев посмотрел туда, куда санинструктор недавно смотрел, – на плечо, где пуля артиллериста с гаубицы сорвала с подполковника погон. На плече запеклось немного крови, которая впиталась в китель. Значит, пуля все же задела тело, а Бармалеев в горячке боя не заметил этого. И потом тоже было уже не до того. Просто времени не было себя осматривать и ощупывать. Однако подполковник хорошо знал, какие неприятности может доставить даже маленькая царапина. Одного офицера из его роты – тогда Бармалеев еще ротой командовал – во время игры зубами оцарапала его же дворовая собака. Так, пустяковая ранка, но она стала причиной больших неприятностей. Офицеру ампутировали руку и комиссовали.

Санинструктор завершил перевязку старшего лейтенанта, который начал сразу одеваться. И вскоре был готов к продолжению разговора.

– А мне просто бактерицидный пластырь наложи, и этого хватит, – сказал подполковник, снял «разгрузку», бронежилет и китель и повернулся плечом к санинструктору, спросив у Соловейчикова: – Так что с капитаном Труфановым?

– Он искал меня в бинокль после того, как я упал после выстрела снайпера. Застрелил капитан и снайпера, и его помощника-автоматчика и ко мне побежал – поднимать, если я еще живой.

– Так он жив хотя бы?

– Жив. Только до меня десяток метров не добежал, на мину наступил. Капитану ступню оторвало. Я к нему вернулся. Довел его до окопа. А тут уже санитарные машины дежурили. В одну его и загрузили – и сразу на операцию. Но он, когда я его вел, только зубами скрипел – даже застонал в первый раз уже в санитарной машине.

* * *

Полковник Скорокосов оказался в штабном блиндаже батальона спецназа военной разведки. Валерий Николаевич, как доложил Бармалееву начальник штаба батальона майор Лаптев, даже ночевал там же, на нарах самого подполковника, пользуясь его одеялом. И он же распорядился выслать две дополнительные установки разминирования в помощь первой, а вовсе не генерал-полковник Сумароков, как подумал Вилен Александрович вначале.

Бармалеев собрал в штабном блиндаже, прямо в присутствии полковника, всех командиров подразделений батальона.

– Доложите о потерях. Сначала о своих, – потребовал он. – Начнем с тех, кто здесь оставался.

– Тогда слово мне, – сказал командир линейной роты капитан Соломатин. – При переходе линии фронта частью батальона потери роты составили четыре бойца и один прапорщик. Кстати, прапорщик был командиром взвода. Теперь мне предстоит искать человека на его место…

– Из сержантов, – коротко подсказал комбат. – Есть достойные?

– Так точно, товарищ подполковник. Есть. Даже два кандидата! Один другого лучше! Но я поставлю того, что голосистее команды отдает. В остальном между ними разницы нет.

Потери линейной роты для наступательных действий были весьма терпимыми.

– Антон Петрович, тебе слово… – обратился Бармалеев к всегда мрачному старшему лейтенанту Волокушину, командиру отдельного взвода.

– У меня только один «трехсотый»[18]. Ранение легкое. Боец остался в строю. – Волокушин даже здесь своей радости не выказал и не улыбнулся.

– Яценко! Коля, ты временно заменяешь капитана Труфанова. Доверь Клишину свой взвод, если, конечно, считаешь старшину достойным. А сам доложи о потерях роты, которую ты временно возглавишь.

– Четверо убиты в «зеленке», во время боя с обслуживающим персоналом гаубиц. Там же, в «зеленке», и похоронены. Всего два «трехсотых» при переходе окопов противника во время атаки. Одного живым не донесли. Скончался во время переноски. Второго сейчас оперируют. Результат операции пока неизвестен.

– Неизвестен тебе или врачам? – переспросил подполковник.

– Мне… Минутку…