У ступеней трона

Василий Григорьевич совершенно не понял этой странной фразы, имевшей, без сомнения, какой-то особенный смысл, и возразил:

– В этом решительно нет ничего странного. Я случайно пошел в гражданскую службу, а прежде готовился к военной и с большой любовью занимался фехтованием.

– Ну, такие люди, как вы, для военной службы негодны.

– Это почему?

– Потому что солдат должен уметь проливать свою кровь в открытой схватке с врагом, а господа, подобные вам, нападают только исподтишка, только из засады. Впрочем, – прибавил измайловец с явной иронией, – служат и такие в войске – говорят, что шпионы нужны и на войне.

Эта странная фраза заставила Баскакова вспыхнуть от обиды; она его хлестнула, точно удар бича; в нем забушевала злоба, рука его дрогнула, он сделал неправильное движение, и в то же самое время шпага измайловца кольнула его в плечо. Жгучая боль от нанесенной раны разозлила его еще сильнее, и он, совсем забыв себя от гнева, перестал защищаться, сам перешел в нападение, быстрым ударом отбил клинок противника, направленный ему прямо в грудь, и всадил свою шпагу почти до половины в грудь измайловца. Тот вскрикнул, выронил шпагу из рук и, потеряв сознание, тяжело рухнул на землю. Его приятель, все время безмолвно следивший за ходом поединка, увидев, что офицер упал, быстро обнажил свою шпагу и бросился на Баскакова.

– Вы его убили! – крикнул он. – Но не радуйтесь, вам еще придется иметь дело со мной!

Василий Григорьевич резко отпарировал его удар, но в то же время сказал:

– Я ничего не имею против того, чтобы и вас так же положить к своим ногам, но скажите мне, ради бога, почему и вашему приятелю, и вам пришло такое странное желание отделаться от меня? К чему вы со мной затеяли ссору, к чему, наконец, против всяких правил вы теперь скрестили свою шпагу с моей?

– Потому что мы должны убить тебя, потому что нам необходимо уничтожить такого зоркого шпиона, каким считаешься ты.

Говоря это, он продолжал нападать. Василий Григорьевич, изумленный донельзя, ловя острием своей шпаги его клинок, отозвался:

– Да вы, сударь, жестоко ошиблись, вы, очевидно, приняли меня совсем не за того; я вас в жизни вижу первый раз и, клянусь вам Богом, не только никогда не был шпионом, но всего только третий день, как приехал в Петербург.

Он произнес эту фразу таким горячим, убедительным тоном, что приятель измайловца отступил на шаг и опустил свою шпагу.

– Неужели же нас ввело в заблуждение сходство? – пробормотал он. – Но ведь этого быть не может, я бы готов был поклясться, что вы – не кто иной, как тот человек, который нас преследовал так долго и от которого нам необходимо было избавиться.

Как ни был грустно настроен Василий Григорьевич, как ни тяжело ему было сознавать, что он хотя и против воли, но обагрил себя человеческой кровью, что он, может быть, сделался убийцей, но он рассмеялся.

– Уверяю вас, – проговорил он, – что я никогда никого не преследовал и, может быть, даже сам, не сегодня, так завтра, попаду в руки бироновских палачей. Я – москвич, никогда не жил в Петербурге и приехал сюда совершенно случайно.

– Если это так, то это положительно невероятно. Но скажите, ради бога, как же вас зовут?

– С этого нужно было начать, сударь, – улыбаясь, отозвался Баскаков. – Я – чиновник московского отделения берг-коллегии[11], и зовут меня Василием Баскаковым.

– Баскаковым… – изумленно протянул приятель измайловца, – да вы не приходитесь ли родственником Николаю Львовичу Баскакову?

– Двоюродный его брат, государь мой.

– Фу-ты, черт! – воскликнул тот. – Вот так оказия! Бывали со мной всякие случаи, а о таком и помышлять не приходилось. Ну, скажите на милость, только того и не хватало, чтобы двоюродного брата моего задушевного друга Николашки чуть-чуть на тот свет не отправить. Простите меня, ради бога! – И, быстро вложив шпагу в ножны, он подошел к Василию Григорьевичу и протянул ему руку. – Позвольте, кстати, и познакомиться. Зовут меня Лихаревым, а величают Антоном Петровичем. Мы с Николаем Баскаковым – давние друзья, и я очень рад нашей встрече, хотя и случившейся при таких странных обстоятельствах, еще раз простите меня!

– Я-то вас прощу с удовольствием, – пожимая руку нового знакомца, отозвался Баскаков, – а вот простит ли он нас с вами. – Он грустным жестом указал на лежавшее на земле бесчувственное тело пораженного его шпагой измайловца.

– Неужели вы убили его?

– Не знаю, но, во всяком случае, мой удар был не из легких.

Они торопливо склонились над офицером и расслышали тихое дыхание, с хрипом вырывавшееся из его груди.

– Слава богу, жив! – воскликнул Баскаков. – Теперь нужно его куда-нибудь поскорее отнести, потому что оставлять его на сыром воздухе было бы хуже убийства.

– Если вы только поможете мне, – проговорил Лихарев, – то в таком случае нам не придется идти далеко. В нескольких десятках шагов отсюда, на Фонтанке, дом его дяди, и вы сделаете доброе дело, если не покинете его в таком беспомощном положении.

– Да в этом нечего и сомневаться, – отозвался Василий Григорьевич, – понесем его, и как можно скорее.