Она аккуратно взяла заплутавшую в недрах ее спецодежды руку двумя пальцами за запястье и не менее аккуратно положила ее на стол, готовясь в случае необходимости хорошенько двинуть потерявшего ориентацию во времени и пространстве клиента коленом. Для этого пришлось бы довольно высоко задрать ногу и, пожалуй, сверкнуть трусиками, но Катя полагала, что в этом заведении ее трусики вряд ли привлекут слишком много внимания.
Клиент, впрочем, не стал упорствовать — коротко и не слишком приятно улыбнувшись, он переключил свое внимание на сцену, целиком уйдя в созерцание незатейливой пантомимы, которую показывали две обнаженные, причудливо расписанные черно-белыми разводами девицы. Катя вспомнила «королевского жирафа» и заспешила в сторону кухни.
Вера Антоновна одобрительно кивнула пробегавшей мимо Кате. Она, оказывается, видела все получше следящей телекамеры, и Катины инстинктивные действия каким-то образом оказались единственно правильным, по ее мнению, выходом из сложившейся ситуации. «Что ж, — подумала Катя, — и на том спасибо. Одобрение начальства — приятная вещь, особенно когда у тебя нет выбора».
Через полчаса Катя почувствовала, что еще немного и она просто упадет. Она сто лет не носила высоких каблуков. Говоря по совести, она их вообще почти никогда не носила, и теперь лодыжки у нее гудели, как после восхождения на Джомолунгму. Вдобавок она подозревала, что в туфлях у нее полно крови, во всяком случае, то, что пятки у нее стерты до мяса задниками туфель, казалось неопровержимым медицинским фактом. Бдительная Вера Антоновна, заметив, что конец близок, перехватила ее по дороге в моечное отделение, с трудом отлепила от тележки с грязной посудой, в которую Катя вцепилась мертвой хваткой, и прислонила ее к выложенной белым кафелем стене.
— Куришь? — спросила она, и Катя снова кивнула, но на этот раз уже просто потому, что у нее не осталось сил на разговоры. — Пойдешь по коридору до конца, — стала инструктировать ее Вера Антоновна. — Справа будет комната отдыха. Сигареты и спички в ящике стола. Полежи на диване, покури. Ноги задери на спинку, туфли сними. Если нужен пластырь, он в соседнем ящике. Даю двадцать минут, часы там есть, висят на стене. Вперед.
Оставив без внимания Катино хриплое «спасибо», она поймала за рукав охранника, заскочившего на кухню перехватить что-нибудь на скорую руку, и вручила ему тележку с посудой. Охранник что-то недовольно проворчал, но очень, очень тихо, и покатил тележку в мойку.
В отделке комнаты отдыха Катя не усмотрела никаких изысков, что было вполне понятно, учитывая местный менталитет. Никаких стеклопакетов и евросветильников здесь не было, но зато стоял большой, очень удобный диван, словно созданный для того, чтобы на нем отдыхали усталые официантки, недавно прибывшие в Россию и не успевшие акклиматизироваться. По мнению Кати, этот диван стоил всех стеклопакетов мира, вместе взятых. Кое-как доковыляв до него на негнущихся ногах, она рухнула в податливые велюровые глубины и испустила протяжный вздох облегчения. Сбросив опостылевшие туфли, она осмотрела свои многострадальные пятки и убедилась, что дела обстоят далеко не так плохо, как ей казалось. Тем не менее о них стоило позаботиться, пока образовавшиеся волдыри не лопнули.
Она дотянулась до стола и, выдвинув оба ящика, нашла сигареты, спички и несколько одноразовых упаковок бактерицидного пластыря. Электрические часы висели прямо над дверью. Катя засекла по ним время, с наслаждением закурила и, сбросив чулки, принялась заклеивать свои пятки. Затем, она вытянулась на диване, забросив голые ноги на подлокотник и шевеля пальцами. Это было здорово — куда лучше, чем «Катти Сарк» и даже «Джим Бим». Пуская в потолок ленивые струи дыма, она вспомнила старый еврейский анекдот о том, как раввин посоветовал одному из своих соотечественников, который жаловался на тесноту в доме, купить корову. В доме, конечно же, стало еще теснее, и, продав по совету того же раввина злосчастное животное, бедный еврей вздохнул с облегчением. «Вот чего тебе не хватало в твоей вонючей Америке, Скворцова, — закрыв для полноты кайфа глаза, думала Катя. — Надо было устроиться официанткой в „Макдональдс“, и эврисинг было бы о'кей. Главное, никаких моральных терзаний — напахался и упал мордой в подушку. Отсюда вывод: все зло в мире происходит не от женщин — это придумали импотенты с дурным запахом изо рта, а от избытка свободного времени. Об этом, между прочим, все газеты трубили еще во времена застоя...»