У смерти женское лицо

— И картонный нос заодно, — сказала та. — Не говори глупостей. Тебе, между прочим, идет.

Они пересекли людный сквер и, перейдя дорогу, вернулись в ночной клуб. Перед парадным входом стоял темно-синий «Мерседес» класса "Е", которого здесь раньше не было.

— О, — удовлетворенно сказала Лизка, — Щукин приехал. Ты, главное, не тушуйся. Он дядька хороший, но любит деловых, потому что сам деловой. И на рожон не лезь, у нас не то положение, чтобы королев из себя строить. Усвоила?

— Не вполне, — честно ответила Катя, которой полученные от Лизки инструкции показались несколько путаными и противоречивыми.

— Плевать, — решительно сказала Коновалова. — Вперед. Если он нас прогонит, тогда я просто не знаю, что и делать.

Ободренная таким сомнительным образом, Катя толкнула сплошную пластину зеркального стекла, заменявшую в этом заведении дверь, и вошла в прохладный, богато отделанный вестибюль, во второй раз за сегодняшнее утро подумав о том, что Россия далеко продвинулась вперед по пути превращения в карикатуру на Америку. Когда она покидала Москву, этот процесс уже шел полным ходом, но за три года количество перешло в качество, и теперь очень многое здесь напоминало декорации к голливудским фильмам.

Бородатый Гоша уже ждал их в пустом ресторанном зале. Девицы из кордебалета покинули наконец сцену, оставив в качестве напоминания о себе густой, тяжелый запах трудового пота, с которым яростно сражался гудящий и лязгающий кондиционер. Галантно подхватив Катю под локоток и велев Лизке ждать, Гоша устремился куда-то в недра заведения. Они миновали пустую полутемную бильярдную, прошли через выглядевший покинутым зал с игровыми автоматами, где Гоша дружески кивнул меланхолично перетиравшему бокалы бармену, пронеслись по плохо освещенному коридору, после чего не успевшая прийти в себя и сосредоточиться Катя была буквально затолкана в кабинет, по американским стандартам тянувший на контору мафиози средней руки, то есть, по местным понятиям, роскошно обставленный.

Сидевший за столом человек вопросительно поднял на них глаза, затушил в массивной мраморной пепельнице сигарету и отложил в сторону сотовый телефон, по которому не то только что закончил говорить, не то намеревался позвонить кому-то.

Он вежливо привстал и указал вошедшим на небольшой диванчик, стоявший справа от входной двери. Катя отметила, что этот Щукин, кем бы он ни был, прекрасно воспитан — он не сел, пока она не опустилась на диван, и лицо его не выражало ничего, кроме дежурной приветливости.

— Ну, Георгий Иванович, — обратился он к Гоше, — я тебя слушаю. Очередная протеже?

— Надо бы помочь, Алексей Петрович, — кивнул Гоша. — Девушка хорошая.

— Что ж к себе не берешь, если хорошая? — спросил Щукин. — Вы не обращайте внимания, — повернувшись к Кате, попросил он, — деловые вопросы требуют делового подхода.

— Гм, — сказала Катя.

— Применения не нашел, — развел руками Гоша. — Для балета жидковата, а для стриптиза... в общем, тоже не годится.

— Ну да? — не поверил Щукин. — Впрочем, тебе виднее. Кто привел?

— Коновалова.

— Ах, Коновалова... Вот что, Георгий Иванович.

Ты иди, а мы с девушкой тут потолкуем. Я посмотрю, что можно сделать.

Гоша поднялся и ушел, напоследок незаметно подмигнув Кате. Это ее не слишком успокоило: Щукин, хоть и выглядел, как обещал Гоша, мировым мужиком, был, похоже, очень и очень непрост, и Катя не видела причин, по которым хозяин процветающего заведения стал бы связываться с подозрительной беспаспортной девицей, пришедшей прямиком с улицы, вряд ли то, что ее привела Лизка Коновалова, могло служить надежной рекомендацией. Кроме того, ее очень беспокоил предстоящий разговор: несмотря на свою довольно бурную жизнь, она так и не научилась решать деловые вопросы через постель... или, как в данном случае, через диван, хотя и не сомневалась, что большинство женщин только так и поступает, во всяком случае, до тех пор, пока это позволяет их внешность. Конечно, Щукин был красив — широкие плечи, волевой подбородок, твердая линия красиво очерченных губ, глубокие серые глаза под высоким лбом, отлично вылепленный нос, благородная седина на висках — все это, не говоря уже о «Мерседесе», выглядело весьма привлекательно, но Кате почему-то всегда казалось, что вопросы трудоустройства и секс лежат в разных областях человеческих взаимоотношений.

«Впрочем, — сказала она себе, — в моем положении особенно выбирать не приходится. Наше с тобой положение, Скворцова, таково, что если наши взгляды в чем-то расходятся с действительностью, то менять придется не действительность, а именно взгляды. Потерпишь, мать твою! Если бы ты дала себе труд потерпеть тогда, три года назад, то не влипла бы в историю, которая в конце концов привела тебя сюда».