У расстрельной стены

Итальянские войска на помощь Франко.

Париж, 7 марта, ТАСС.

Французская печать пишет о попытках итальянского фашизма усилить вмешательство в испанские дела, невзирая на международное соглашение о контроле над соглашением о невмешательстве.

Газета «Правда», орган ЦК ВКП (б).8 марта 1937 года

Матвей открыл глаза, некоторое время хмуро разглядывал трещины на высоком потолке. «К первому мая надо бы побелить — освежить, — лениво подумал он, вспоминая, с какой торжественной важностью начальство вручало ему ордер на эту комнату в коммунальной квартире. Жилплощадь — это, конечно, здорово. И дом приличный, на Спиридоновке, и до службы добираться удобно, но все эти радости оставили новосела почти равнодушным, в принципе, ему и в общежитии было неплохо. — Да и вообще — ремонт небольшой не помешал бы. К завхозу подойти, побелки взять, для пола краски какой… Только вот где время на это найти — все работа, работа!»

Работа действительно отнимала много времени, сил и нервов. Одна позавчерашняя история чего стоит, досадливо скривил губы в усмешке Матвей и закурил первую утреннюю папиросу.

…Поначалу все шло как обычно: лязг решетки, звяканье ключей, шаги в коридоре. Приговоренный шагнул в закуток, сделал шаг, второй… На третьем Дергачев вскинул руку с «наганом» и нажал на спусковой крючок… И ничего не произошло. Револьвер дал осечку!

На этот раз Матвей работал уже без страховки, в одиночку. Приговоренный — седоватый мужчина лет шестидесяти, — услышав за спиной сухой металлический щелчок, на мгновение замер, сжимаясь всем телом, а потом медленно повернулся. Глядя на растерявшегося Дергачева широко раскрытыми глазами, мужчина попытался что-то сказать, но вместо раздельных звуков до Матвея долетал лишь какой-то сип.

В следующее мгновение рядом с Дергачевым, словно ниоткуда, выросла фигура Мангулиса с револьвером в руке. Не медля ни мгновения, старший лейтенант подлетел к мужчине и резко ударил его рукояткой в висок, Матвей отчетливо услышал хруст ломающейся кости. Затем последовал еще один удар — на этот раз ногой, и приговоренный без звука завалился на толстый слой опилок, усыпавший кафельный пол. Мангулис уже без спешки навел ствол «нагана» и выстрелил мужчине в сердце. После чего с перекошенным от злобы лицом набросился на Дергачева, виновато переминавшегося в своем углу:

— Ты что ж это творишь, гад?! Я что, за тобой дерьмо подтирать сюда поставлен? Что это еще за фокусы, а? Почему не стрелял?!

— Так осечка! — пожал плечами Матвей.

— Дай сюда! — Мангулис выхватил из его руки «наган» и, откинув дверцу, выщелкнул из барабана патрон. Осмотрел на донышке вмятинку от бойка, убедился, что пуля осталась в патроне, и недоуменно покачал головой: — Действительно, осечка. Странно, партия новая, вроде до сих пор ни одного случая брака… Ладно, черт с ним, бывает. А что же ты, дурак, с ним в гляделки-то играл? Почему сразу еще раз не выстрелил?

— Да растерялся маленько, — не стал врать Матвей. — А он еще и повернулся. Смотрел…

— Ну, смотрел — и что? — насмешливо скривился старший лейтенант. — Да хоть ты обсмотрись, а все едино вышка! О, черт, ноготь сломал… Ладно, бракодел, пошли, тебе сейчас сто граммов в самый раз будут. Смотре-ел он… Тьфу!

Матвей закурил новую папиросу и попытался припомнить, что же там было дальше. Потом они с Мангулисом пили, о чем-то разговаривали. О чем? И что, черт возьми, шептал мужик? А, вот, вспомнив, вскинулся Матвей: «Товарищ… невиновен я… Сталин…» Что-то вроде этого, хотя настоящей уверенности и не было. Нет, про невиновность точно было.

А что, если мужик действительно ни в чем не виноват? «Да нет, — тут же оборвал себя Матвей, — ты что, умнее Верховного суда и Военной коллегии?! Там небось люди тоже не дураки — все учли, во всем разобрались. Враг — так становись к стенке, сука! И никаких мерехлюндий…»

Он вдруг припомнил полный безнадежного отчаяния и смертельной тоски взгляд расширенных глаз, снова отчетливо услышал хруст костей и, почувствовав приступ тошноты, сжал зубы и коротко выругался.

«Нет, брат, так у нас дело не пойдет. Все, возьми себя в руки, тряпка! Красноармеец, чекист, мужик, в конце концов. Все, бреемся, умываемся и… в библиотеку, черт бы тебя подрал! Как нас учит товарищ Островский: «Всю жизнь и все силы надо отдать самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить!» Жить, а не барышню-истеричку из себя изображать. Все, идем умываться и приводить себя в порядок, а то смотреть противно!»

Вполголоса напевая про белую армию и черного барона, Матвей быстренько собрался, тщательно начистил сапоги и, затянув на шинели командирский ремень, отправился повышать свой культурный уровень.