У пространства нет предела [СИ]

— А вы знаете тахийский?

— И весьма неплохо.

— Гм, а как будет по — тахийски «Здравствуйте»? — любопытствовала я.

— Хиие, — протяжно сказал герцог и, приложив ладонь к груди, сделал поклон. — Так ты показываешь, что не желаешь зла.

— Хиие, — повторила я. Мне понравилось. — А как сказать «Прощай»?

— Току, — и приложив снова руку, отвел ее от груди и показал ладонь. — Так ты отпускаешь с миром.

— А если не показывать движения рукой?

— Так ты встречаешь и провожаешь врага или того, кому не доверяешь. У тахи все строится на доверии.

— Как интересно! А как будет…

— Ии тейра, ми арана, — певуче сказал герцог.

— Что?

— Я сказал, что вы прекрасны, леди, — он чуть приблизил свою голову и заглянул в мои удивленные глаза. — Когда смотрю на вас, вы напоминаете мне редкий, но невероятной красоты цветок. Ваше имя созвучно его названию. Анегилериус, «божественный цветок», растет на юге в болоте, его очень сложно найти. Но, распустившись раз в году, он испускает настолько сильный и восхитительный аромат, что ни один человек не в силах противостоять его чарам. Губительный аромат манит приблизиться к нежному цветку и сорвать его, не позволяя никому коснуться столь чудесного растения. И не повезет тому редкому путнику, который случайно забредет в те места. Болото навсегда скроет его следы.

Я сидела не шелохнувшись, а губы герцога приблизились к моим. Я невольно приоткрыла рот.

— Вы прекрасны, как тот божественный цветок. И я не в силах остановиться, когда вы рядом. Ваш запах сводит меня с ума, — его голос внезапно охрип.

Глаза герцога почернели. Скулы резко выделились на красивом лице. Было видно, как трудно ему сдерживать себя.

— Почему вы цветок называете божественным? Из-за него погибают люди, — еле проговорила я.

— Цветок не виноват, что прекрасен, а люди настолько несовершенны, — его губы почти касались моих. — Как жаль, что я не имею право прикоснуться к его нежным лепесткам и испить с его краев сладкого нектара, — с печалью в голосе, от которой невольно сжалось сердце, прошептал герцог. — Как же это невыносимо сознавать, что вы никогда не будете принадлежать мне. Я погибну в тот день, когда ваш бутон распустится и красота станет поистине ослепительной!

И вот в ту минуту, когда лорд Аберкорн, казалось, не сможет удержаться и все же поцелует меня, скрипнула дверь. Мои нервы и так были натянуты до предела, а в ночной тишине скрип прошелся по ним, словно по оголенным нервным волокнам. Я вздрогнула и повернула на звук голову. В дверях показалась белокурая голова девочки. Увидев герцога, малышка испуганно вскрикнула и тут же скрылась в своей каморке. Я невольно отстранилась от него.

— Мы разбудили ребенка, — заметила я, хотя и так было понятно.

Лорд Конрад Аберкорн пришел в себя.

— Скоро встает прислуга. Лили явно хотела куда-то улизнуть. Совсем не боится вульфлееров.

— Девочку зовут Лили?

— Да.

— Она боится вас?

— Меня все боятся. Странно, что вы одна не подвержены этой болезни.

— Быть может, я вижу то, что не видят другие?

В ответ он лишь иронично приподнял бровь.

— Почему вы не женаты? — вырвалось у меня случайно.

Он жестко усмехнулся.

— Я — чудовище, безобразный полукровка, ни одна знатная дама в трезвом уме не согласится на брак со мной.

С удивлением посмотрела на него. Мужественный, наделенный суровой красотой не утонченного мальчика, а настоящего воина. Да, в шрамах, но они не портили его внешность, а наоборот придавали, я бы даже сказала, шарм. В моем представлении, в наше время такие уже вымерли, как динозавры. Да такого бы отхватили с руками и ногами, не задумываясь. Не понимаю. И что он там про полукровку говорил?

— А вы давно в зеркало смотрелись? Не вижу в вас ничего ужасного или даже вызывающего неприязнь.

— Вы не знаете, о чем говорите. Иногда даже хочу, чтобы вы все узнали. Тогда не смотрели бы так на меня, как смотрите сейчас, не давали бы мне ложной надежды. С вами я забываю о том, кто я.

— Тогда зачем зря мучиться, давайте устроим эксперимент. Вы мне все рассказываете, а я сама буду судить, как думать о вас. Согласны?

Герцог медлил с ответом. Помрачневшее лицо исказилось, было видно, что его одолевают сомнения и ему сложно решиться на откровенный разговор. Потом все же решился и стал говорить с таким видом, словно его скоро казнят, а перед этим дали выступить с последним словом.