У пристани

«А может, это Порта составила договор с Польшей, чтобы уничтожить козаков? Оттого-то и татары толкуют теперь, что помогать нам нет надобности. Уж если Тимко пишет, что боятся...»

Богдан остановился и почувствовал, как его обдало из-за стены холодом и как холод этот медленно побежал по рукам и по ногам.

— Что ж, пожалуй, и так, — прошептал он, — козаки здорово насолили и татарам, и туркам, а избавиться от коза­ков таким или иным образом им на руку.

Гетман опустился на кресло и сжал голову руками. «А от Москвы — ни привета, ни ответа! Единая вера! — Богдан грустно покачал головой, и возле губ его легла горькая складка. — Не хочет царь московский помочь нам! А может, и его ляхи уговорили соединиться с ними и идти против нас? Ой! — глубоко вздохнул он и опустил голову на руку. — Чем дальше в лес, тем больше тревожных дум. И всюду неизвестность... неверность... туман... Сделаешь как раз решительный шаг и оборвешься в бездну». Гетман задумался. Лицо его было серьезно и печально. Из груди вырвался снова глубокий и тяжелый вздох.

— Одначе раздумывать некогда, — произнес он вслух и шумно поднялся с места, — надо действовать. На каждое их давление поставим противовес, разоблачим все их интриги, подорвем доверие к ним у всех соседей, и тогда посмотрим, что выйдет!

С этими словами гетман вышел поспешными шагами из комнаты и направился в канцелярию.

— Ну что, пане Иване, готово? — спросил он, открывая дверь в канцелярию, где за столом сидел Выговский и дописывал письма.

— Все, ясновельможный! — поднялся тот.

— И Карабич-мурзе написал?

— Есть.

— Ну, добро, теперь же ступай да снаряди верных людей, сперва тех, что к Тимку. Смотри же, и стражу дай им, а я напишу здесь пока лысты.

Выговский вышел из комнаты, а Богдан сел у стола, очинил гусиное перо и начал выводить им по бумаге витиеватые, связные з титлами буквы. Он написал письмо Дженд­желею, повторил ему снова все свои инструкции и советы; написал великому визирю, обещая, при содействии Турции, уступить ей Польшу от Люблина до Дуная и утвердить множество других привилегий; затем он начал письмо к Тимку: «Старайся, сыну, среди мурз, — писал он ему, — возбудить желание войны, не жалей ни денег, ни даров, посылаемых мною тебе в изобилии, — по щедрости твоей они будут судить о нашем успехе. Старайся приобретать себе побольше друзей, приближенных к трону, и сообщай немедленно о всем, что узнаешь».

Отложивши в сторону три пакета и запечатавши их своею гетманской печатью, Богдан принялся за письмо к хану. Он излагал ему подробно и убедительно все выгоды соединения татар с козаками. «Война еще не кончена, — писал он ему, — корсунское поражение было только началом; добыча, которую тогда получили татары, ничего не значит перед той, которую они получат теперь, если прибудут с сильным войском. Под Корсунем мы имели дело со слугами, а теперь будем иметь с господами, панами роскошными и богатыми». Кроме добычи, гетман обещал татарам при поражении поляков отдать во власть хану сильную и укрепленную крепость Каменец. Затем он желал его ханскому величеству и всему рыцарству татарскому здравия и благополучия и рассыпался в изысканных восточных комплиментах.

Наконец вся корреспонденция была окончена. Гетман запечатал последний конверт и задумался.

«А в Москву что? Послать ли новое посольство? — С минуту он остановился на этом предположении, но сейчас же отбросил его. — Нет! Посылать так часто — ронять свою силу в глазах московского царя. Вот кабы разрушить их доверие к ляхам и показать, что дружбы и любви к Москве у ляхов нет ни на грош, — вот это было бы дело! Да... Но как? Каким образом? Где найти способ? — гетман потер себе лоб и задумчиво устремил свой взгляд в окно. Так прошло несколько минут. — Однако об этом после, — спохватился он, — надо сначала вершить эти справы».

Гетман кликнул джуру и приказал ему позвать Вы­говского.

— Ну что, Иване, все ли готово? — обратился он к нему, когда тот вошел в комнату.

— Все, ясновельможный?

— Люди надежные?

— Самые отважные.

— Ну, отлично. Отдашь эти письма, а подарки я посмотрю еще сам. Да посланцев готовь еще в Турцию на подмогу Дженджелею.

— Готовы будут к вечеру.

— Ну, хорошо. А больше нет ничего?

— Только что прибыл чернец из Киева.

— Отец Григорий? — вскрикнул Богдан.

— Тот самый, что был у нас.

— Ну-ну, веди его скорей!

Выговский вышел и вскоре возвратился в сопровождении высокого монаха в черном клобуке. На сапогах, на подряснике его лежала густым налетом пыль; смуглое лицо было потно и красно; видно было, что он сделал только что немалый переезд.

— А, отче Григорий! — приветствовал его радостно Богдан.

— Ясновельможному до земли челом! Да хранит его господь молитвами угодников печерских! — поклонился низко монах.

— Спасибо! Ну-ну, садись! Ты, видно, утомился с дороги, — указал ему Богдан на место против себя. — Какие новости?

— Быть может, ясновельможный гетман позволит мне теперь пойти похлопотать с послами, — произнес в это время вкрадчивым голосом Выговский.