У пределов мрака

Потерявший голову от бешенства Темпест неожиданно бросился на них, и они разлетелись в разные стороны, словно мертвые листья под порывом ветра. Они снова собрались в стаю только через несколько миль; образовав круг и, подняв головы к луне, они принялись дружно оплакивать гибель своего вожака.

Юный граф, дрожавший от напряжения и все еще не до конца поверивший в свое спасение, увидел приближающегося к нему громадного зверя, зверя-победителя. У него не оставалось никакого оружия… Но огромный зверь принялся тереться о него, повизгивая от радости и вылизывая мокрое от пота лицо раненого.

Боже! — вскричал граф. — Ведь это же собака!

И он обхватил за шею своего спасителя, прижавшись к нему всем телом.

Их нашла на следующее утро спасательная экспедиция, организованная верным Парсером. Граф Армитаж крепко спал, положив голову на теплый бок Темпеста, а тот, чутко шевеля ушами, охранял его сон.

Богатая карета катилась по римскому шоссе, направляясь к замку Грейвтонов. Кучер был наряжен в богато расшитую ливрею слуги графа Дурхема. В карете сидел старый граф, а рядом с ним на вышитых бархатных подушках сидел Роберт Грейвтон, которому никак не удавалось поверить, что все, что происходило с ним на протяжении нескольких последних часов, не было сном

Следом за каретой катились повозки с мебелью из замка; не исключено, что возвращалось мебели даже несколько больше, чем было вывезено.

Дружным строем возвращались также прежние слуги, которых граф Дурхем приказал разыскать во всем королевстве — Моррисон, Рут и все остальные.

Я хотел бы сохранить только один предмет, лорд Грейвтон, — обратился граф к своему спутнику. — Это серебряный ошейник отважного пса, спасшего жизнь моему любимому сыну, на котором выгравированы слова: «Я принадлежу Роберту Грейвтону». Конечно, я и без них буду всегда помнить спасителя моего сына.

Роберт с трудом нашел слова, чтобы поблагодарить своего благородного благодетеля.

Нет, я тут ни при чем, — пробормотал граф. — Благодарите Темпеста, только Темпеста…

Господь вернул мне все, — задумчиво сказал Роберт Грейвтон.

В замке Грейвтонов Темпест отдыхал перед снова запылавшим в очаге огнем. Он только что опустошил большую миску, поставленную перед ним кухаркой, но до этого старательно облизал сапоги Моррисона — они напомнили ему вкус уток-мандаринок. Рядом с ним сидел хозяин, время от времени ласкавший его грубую шерсть.

Темпест наслаждался почти забытым чувством безопасности; воспоминания о дикой жизни постепенно отступали в прошлое. Иногда во сне к нему возвращались, словно призраки, неприятные знакомцы, но с наступлением утра они исчезали, не причинив ему ничего плохого. Возможно, Глаппи, Валу, волк-вожак и прочие были всего лишь ночными призраками, которые переставали существовать при дневном свете…

Эту историю рассказал мне монумент из голубого гранита, на котором была высечена голова громадной овчарки. Плита с барельефом находится у стены семейной часовни Грейвтонов, в которой хранятся останки предков Роберта Грейвтона.

Темпест похоронен перед входом в часовню, словно он по-прежнему охраняет покой своих любимых хозяев, которых он и спас от тяжелого испытания.

Странный Джимми

Лил проливной дождь, и осенний ветер больше походил на бурю.

Охотники, собравшиеся в большом зале замка Лэндсдаун в ожидании ужина, коротали время, рассказывая охотничьи байки.

— Я расскажу вам одну историю, в которой не пойдет речь о массовом убийстве уток, бекасов или фазанов, — сказал лорд Лэндсдаун. — Это совершенно уникальная в своем роде история, случившаяся со мной, и которую я никогда не забуду.

Он дал знак стоявшему за спиной слуге:

— Наполните бокалы, Джимми!

Джимми, высокий парень с темными глазами, шагнул к столу и выполнил приказ.

— Прекрасно, Джимми, мой мальчик, — сказал толстяк сэр Бульвер, — мне нравится виночерпий, надевающий замшевые перчатки во время работы. Я буду требовать того же от своих слуг.

Лорд Лэндсдаун с неудовольствием посмотрел на веселого толстяка, потому что он не любил, когда кто-то фамильярно общался с его слугами.

— Когда-то я охотился на краю Фенна, — начал он. — Это большое болото, и осенью через него пролетает множество крякв, шилохвостей и уток-мандаринок.

Мой пойнтер Темпест хорошо поработал, принося подстреленных птиц, падавших в воду.

К вечеру мой ягдташ был переполнен, и я решил устроить засаду на бекасов, собравшихся переночевать в соседнем кустарнике.

Я выбрал хорошее место за небольшим песчаным бугром между кустов, о которых я упоминал, и болотом, после чего стал дожидаться появления бекасов, этой прекрасной дичи, когда услышал странный крик.

Он доносился с болота, и в нем было столько отчаяния, что сомневаться было невозможно: это был крик о помощи.

В нем не было ничего человеческого, и я никак не мог определить, кто кричит — то ли хищник, затравивший добычу, то ли затравленное животное.

Я выбрался из укрытия и подошел к воде. Крик повторился. В нем с такой силой отражались страдание и отчаяние, что я не мог не испытать сочувствия к страдавшему существу.