У пределов мрака

Джарвис и Меестерс долго наблюдали за ней. При этом, у Меестерса посерело лицо, и на лбу выступил обильный пот. Заметив это, рулевой сказал фламандцу:

— Не понимаю, что это с тобой? Не может быть, чтобы ее вид так сильно влиял на тебя! Ведь ты не первый раз видишь, как желтый хищник держится у нас за кормой.

— Акула уже часа три следует за «Фульмаром», — пробормотал Меестерс дрожащим голосом, — и все это время я думаю про Абдона, вернее, я чувствую, что должен думать о нем.

Джарвис всмотрелся в акулу и его лицо побледнело.

— Черт возьми, — проворчал он, — ведь это…

Не закончив фразу, он бросился в штурманскую рубку. Через минуту он снова появился на палубе в сопровождении капитана.

— Послушайте, капитан, — сказал он, указав на акулу, — может быть, я просто перегрелся на солнце, но вы все же посмотрите на эту дрянь и скажите мне, о чем вы при этом подумали.

Капитан удивился, но все же последовал совету.

— Странно, — пробормотал он, — не понимаю, почему, но я непрерывно думаю о нашем пропавшем пассажире

Меестерс повернул к капитану лицо, искаженное страхом.

— Я могу закрыть глаза, — прошептал он, — но ничего не меняется, и, пока этот кошмар плывет за нами, я вижу браслет с золотыми самородками.

— А мне кажется, — неуверенно пробормотал Джарвис, — что это желтое чудовище чем-то похоже на Абдона.

Капитан дунул в свисток и сказал мгновенно появившимся на палубе матросам:

— Принесите надежный пеньковый канат, крюк и кусок сала. Подготовьте лебедку и топоры. Поймайте мне эту чертову тварь.

К счастью, среди матросов нашелся парень, какое-то время плававший на китобойце, и он догадался заменить пеньковый канат тонким, но очень прочным стальным тросом, иначе мы никогда не вытянули бы акулу из воды.

Потребовалось два часа отчаянной борьбы, прежде чем акула оказалась на палубе, убитая несколькими выстрелами и с разрубленной топорами головой.

Она выглядела жутко; ее белые выпученные глаза со злобой неотрывно следили за палачами, а из разинутой пасти, полной страшных зубов, сочилась густая кровь с отвратительным запахом.

Опасаясь невероятной живучести этих гигантских акул, мы больше часа не решались приблизиться к ней, дожидаясь, когда ее глаза затянет серая пленка.

— Распотрошите ее, — приказал Арнольд.

Из широкого разреза на палубу вывалилась зеленоватая печень, после чего матрос, выступавший в роли главного хирурга, извлек из брюха большой пузырь желудка.

— Бывает, что в желудке у акул находят драгоценности, — ухмыльнулся он, разрезая желудок точным ударом ножа.

На палубу из разреза со зловещим стуком вывалилась кисть руки с торчащей костью и надетым на нее браслетом с небольшими золотыми самородками.

В Кингстоне Джарвис купил небольшой кожаный чемоданчик с подкладкой из розового шелка, в который положил зловещие останки и браслет с золотом. Следующей ночью он зарыл чемоданчик на кладбище.

Конечно, драгоценность стоила большие деньги, но даже Меестерс смирился с их потерей и не стал возражать против мрачной погребальной церемонии.

Ужасная мадам Сю

Этой зимой я покинул Фальмут на яхте старины Сизера, взявшего курс на Нант. Его скорлупка зашла в Хью-Таун с целью, которую я не стремился выяснить, поскольку я человек не любопытный. Но можно не сомневаться, что дело было связано с контрабандой — это не стало бы загадкой для самого отстающего ученика первого класса.

Я сошел на берег и в первом же попавшемся мне на глаза кабаке познакомился с «гуе»[56]. Эффект, оказанный на меня этим напитком, оказался весьма печальным. Когда я через несколько дней смог принять вертикальное положение, то выяснил, что Сизер исчез вместе со своей посудиной.

Таким образом я оказался в Хью-Тауне. На следующий день поднялась одна из этих ужасных осенних бурь, которые делают острова Сорлинги[57] недоступными и отклоняют на несколько месяцев от островных портов все, что перемещается по морю с помощью парусов или пара.

Как всегда, у меня были деньги в количестве, достаточном для привольной жизни любой царственной особы на протяжении года в любом месте, забытом Богом и людьми.

Старик, отзывавшийся на свистящее имя Коулеи и в молодости имевший некоторое отношение к военному флоту, поселил меня в уютной комнате. Его служанка, некрасивая женщина с лицом старой карги, приносила мне обильную, хорошо приготовленную еду.

Однажды утром, когда я сидел с трубкой, держа в руке стаканчик с хлебной водкой, к которой успел привыкнуть, в комнату вошел Коулеи.

Пришел Коупленд, и он хочет видеть вас, — сказал он. — Когда он вам надоест, можете выбросить его в окно. Вас только поблагодарят за это — его у нас никто не любит.

Я знавал одного Коупленда, — сказал я. — Он работал библиотекарем в Британском музее, в отделе Египта, и все время у него уходило на полировку саркофагов.

Это явно не тот Коупленд, — ответил мой хозяин. — Тот, о котором я говорю, остался на суше после того, как его выгнали с какого-то американского судна. Прошло два года с тех пор, как он обосновался в Хью-Тауне, непонятно, с какой целью. Короче, все считают его ненормальным