У последней черты

— А я и не люблю, — говорю я. — Снять просто не могу. Примерил, а снять никак. Думал, с мылом получится, но тоже не смог. А теперь палец опух, хоть с мылом, хоть без мыла. Не идёт и точка. Надо было в травму заехать, да я забыл. Теперь скажу парням, чтобы кусачками отчекрыжили.

— Ты что! — смеётся Наташка. — Золото же! Нельзя, носи теперь.

— Так отсохнет, — я тоже смеюсь и запускаю пальцы в её волосы, густые, тяжёлые, пахнущие тонко, возбуждающе.

Блин, вот именно, блин, икра и шампанское — это просто секс… Я привлекаю её к себе…

— Нет, надо уже собираться, — говорит она с явным сожалением. — Мне на пару, да и тебе пора, а то начальница будет ругаться. Накажет ещё. Она может тебя наказать? Премии лишить или ещё чего-нибудь?

— Ага, — говорю я. — Может.

— Что она может с тобой сделать? — щурится Наташка.

Лучше тебе не знать, что она может сделать со мной и что я могу с ней сделать.

— Ничего.

— А почему ты не сказал ей, что я твоя невеста?

— А зачем им это знать? Это только наше дело. Разве нет?

— Ну, — говорит она, поднимаясь, — ты поваляйся ещё, а я пойду в душ.

Потом она одевается и я слежу за этим странным и волшебным процессом. Трусы…

— Не смотри! — бросает она в меня полотенце. — Ты не должен это видеть!

Большие такие трусы, тёплые, хлопковые колготки, а поверх ещё колготки, шерстяные. И ещё носочки…

— Не смотри, я кому сказала! Отвернись!

Тёплая юбка, рубашка, свитер.

— У нас в аудиториях дубак. Ну, не смотри, пожалуйста-а-а…

Вскоре приезжают Пашка с Игорьком и мы везём Наташку в универ.

— А Пест здесь? — спрашиваю я. — Давно о нём ничего не слышал.

— Он отчислился после первой сессии…

— Вот гад.

— Да какая разница? Думаешь, он чем-то мог мне помочь?

— Нет?

— Нет, — качает она головой. — Только отвести в правильную секцию.

— А как твои успехи?

— Вечером спарринг проведём, — смеётся она. — Проверишь.

— Звучит многообещающе, — соглашаюсь я.

— Не-е-т, смеётся она, не такой, настоящий!

Я выхожу из машины и провожаю её до корпуса. Холодина, блин. Кто не бывал на тридцати градусах, тому трудно объяснить. Воздух, как туман, все звуки слышатся иначе, снег не скользит, не катится. Дорога — ледяная колея. Не то, чтобы тебе холодно, тебе по-другому и да, холодно тоже, прям нормально так холодно.

— Целоваться не будем, — говорит Наташка, прикрывая лицо пушистой варежкой.

Дыхание вырывается клубами пара.

— Рыбкина! Ты чего тут любезничаешь! Уже пара началась!

Высокий симпатичный парень, косая сажень в плечах. Пальто расстёгнуто, пижон. Шапка на затылке. Он щелчком выбрасывает окурок и идёт к двери.

— Пошли скорей!

Наташка пожимает плечами и улыбается:

— Ну ладно, пошла. Староста ругается.

Она поворачивается и убегает, не оборачиваясь. Зато староста оборачивается и мерит меня взглядом с головы до ног. Смотри какой, любознательный…

Из универа мы едем в город. По пути заскакиваем в хозяйственный и покупаем кусачки.

— Давайте, пацаны, смотрите, палец посинел уже. Режьте!

Игорь берёт в руки инструмент, а Пашка держит руку.

— Осторожнее! — говорит Пашка.

— Не бойтесь, давайте.

В общем, получается только с пятой попытки. Без кровушки не обходится, но тут уж и хрен с ней, главное, что освободился… По пути заезжаем в аптеку, берём зелёнку, марганцовку и стрептоцид. Ну, и бинты, конечно.

К Ирине я заявляюсь с забинтованным безымянным пальцем. Хотя бы не со средним.

— Куда это ты его засунуть успел? — хмыкает она.

— Добрая ты, Иришка, — усмехаюсь я.

— Мне доброй быть не приходится, кое-кто на меня ношу взвалил, а сам по девкам бегает.

— Так, отставить, — качаю я головой.

Вижу, она хочет сказать ещё что-то, но встретившись со мной взглядом замолкает. Надо, надо было бы поговорить с ней, объясниться, расставить все точки, но я, если честно, лучше ещё разик с Мишей Ташкентским и его сворой схлестнусь. Не моё это, Ириш, обо всех вот этих делах говорить… Да и по опыту знаю, все эти разговоры до добра не доводят. Ни разу ещё не доводили. Меня, по крайней мере.

За нами приходит машина и мы выезжаем. Мои парни сопровождают и весь день мотаются за нами следом.

— Зачем ты их возишь с собой? — цепляется Новицкая.

— Ой, Ир, а то ты не знаешь, от авиаторов отбиваться, — злюсь я.

Она хмурится, но ничего не отвечает.

Весь день мы мечемся по своей программе. Бравурные речи, патриотические лозунги, встречи со школьниками, учащимися профтехучилищ и даже со студентами. А завтра у нас военные, ДОСААФ, ветераны, курсанты. Пипец, если честно. Я что-то не уверен уже, что мне такая работёнка нужна. Попку натренировать все эти призывы толкать будет проще. Мне надо конкретные решения принимать с руководителями парторганов и профильных организаций.

— Где кадры брать, Егор? — хватается за голову Скачков. — Отделений мы с тобой наоткрываем, а боевые ячейки кто будет создавать? Вася Пупкин?

— У нас есть уже кое-какие ребята проверенные, будем их бросать в огонь. Пашка, Игорёк, Толян, дважды комиссованный. Ещё выберем. Москва не один день строилась. За пару лет армию создадим.

Мне своих пацанов безумно жалко отдавать, я с ними уже сработался, классные парни все, но что делать?