У последней черты

— Ну, что ж… тогда вы будете, со своей точки зрения, правы…

Сказал и испугался своих слов.

«А вдруг?» — опять мелькнуло у него в голове, и опять он не поверил.

— Вы так думаете? — серьезно спросил Краузе.

Чиж рассердился, потому что это было похоже на вымогание последнего слова. Как будто Краузе припирал его к стене.

— Ну, да… думаю! — с усилием, но со злостью ответил он.

Корнет Краузе помолчал, упорно и пытливо глядя ему в глаза. Чиж невольно отвернулся и стал доставать гильзу из коробки, хотя одна уже была надета на машинку.

— Да… — со странным выражением сказал Краузе, встал и взял свою маленькую кавалерийскую фуражку.

— До свидания.

— Постойте, куда вы?

— Мне надо побыть одному, — холодно возразил корнет Краузе и пошел к дверям.

— Послушайте, — насильно смеясь, крикнул Чиж, — вы, пожалуй…

Он хотел сказать: «и вправду застрелитесь!..» Но это показалось так неожиданно, странно и глупо, что слово застряло в горле.

— Постойте, Краузе, ведь это… Но Краузе, не отвечая, запер дверь.

— О, чтоб его черт!.. — бешено крикнул маленький студент, растерявшись. — Сумасшедший какой-то!

Взлохмаченный от долгого лежания, Мишка приподнялся и сел, упершись руками в кровать.

— Напрасно ты ему это говорил, — заметил он.

— Что говорил?

— Да он постоянно толкуется о самоубийстве, а ты как-то такое, точно подтолкнуть хотел.

Чиж окончательно рассердился.

— Пошел к черту!.. Да я… Ну, и черт с ним!.. Туда и дорога. Только кто много толкуется о самоубийстве, тот никогда не застрелится… это факт!.. Пойдем лучше гулять.

— Что ж, пойдем, — флегматично согласился Мишка.

Видно было, что ему совершенно все равно: спать ли, гулять идти или просто ничего не делать.

XIX

Мягкой синей печалью вечера окуталась земля и стала красивой и загадочной, как задумавшаяся девушка. Над нею ярко блестели крупные чистые звезды, и небо казалось особенно глубоким и широким.

Чиж и Мишка медленно, без цели, шли пустынным бульваром.

Чижу было скучно; Мишка безмолвно шагал рядом, и нельзя было понять, о чем он думает; городок затих, и дома с темными окнами слепо ползли мимо, небо было далеко, холодно и чуждо, блестящие звезды тихо шевелились в сердце маленького студента. Перед ним, в сумраке, все еще стояло длинное белое лицо корнета Краузе, и, казалось, слышался его медленный напыщенный голос.

«Черт его знает, — в странном томлении раздраженно думал Чиж, — поживи еще годик, другой в этой проклятой дыре, и сам на гвоздик пристроишься в лучшем виде».

Но привычке Чиж хотел выругать городок, хотел возбудить в себе представление о той большой шумной жизни, о которой мечтал, но почему-то показалось это скучным, даже как будто глупым и совершенно неуместным. Тихий синий вечер таинственно навевал непонятную грусть, будил какие-то смутные, печальные мысли. И неотступно, с непонятным раздражающим призывом, стояло перед глазами длинное белое лицо с холодно приподнятыми косыми бровями.

— О чем ты думаешь, Мишка? — с тоской спросил Чиж.

— А? — как будто издалека отозвался Мишка.

— О чем ты молчишь? — повторил маленький студент.

— Да так… как-то такое… о шахматах… — машинально ответил Мишка.

— Тьфу! — сердито плюнул Чиж и встопорщился, как обиженный воробей. — С этими дурацкими шахматами ты, Мишка, когда-нибудь с ума сойдешь!

— Может быть, равнодушно согласился Мишка. Они опять пошли молча. Чиж, глядя на звезды, думал о том, что жизнь полна необъяснимых загадок, огромная и величаво торжественная картина мироздания вставала перед ним в этих таинственных небесных знаках вечности, высоко и светло начертанных в темной бездне. Мишка думал о шахматах: неуловимо тонкая, ажурная сеть комбинаций плелась перед его глазами, он тоже смотрел на звезды и машинально соображал, что будет, если той крупной синей звездой дать шах крайней звездочке из созвездия Большой Медведицы; коромысло этого величавого созвездия странно напоминало ему ход шахматного коня.

Они шли рядом, иногда даже толкаясь в темноте. Но каждый думал о своем, и если бы поставить их вдруг на такое расстояние друг от друга, на каком шли их мысли, Чиж и Мишка, идущие вместе, оказались бы так же далеки друг другу, как эти далекие одинокие звезды.

— Добрый вечер, Кирилл Дмитриевич, — окликнул кто-то маленького студента.

Чиж поднял голову, узнал Михайлова с какой-то женщиной в белом платье и кисло отозвался:

— Добрый вечер.

Потом узнал девушку — сестру своих учеников, — зло проводил ее глазами и брезгливо подумал: «И эта туда же…»

Он хотел вернуться к своим мыслям, и ему казалось, что только что он думал о чем-то очень важном и интересном. Но никак не мог вспомнить о чем и вместо того задумался о промелькнувшей мимо девушке. Чиж представил себе ее наивно удивленные серые глаза, полные крепкие плечи, всю фигуру, свежую и сильную.

«Здоровая девка!» брезгливо и цинично подумал он.

И почему-то маленькому студенту вдруг стало досадно, что она познакомилась с этим Михайловым.

— А, черт с ней! — раздраженно сказал он себе. Мне какое дело!