У полюсов Земли

Каждый знал, что он должен делать. Как только трещина стала сужаться, а посередине оказалась небольшая льдина, мы притащили трап и, пользуясь им, как перекидным мостиком, начали переносить лампы подогрева на свою сторону.

Трап прогибался над водой, порой сползал со льдины. Нелегко было устоять на совершенно обледеневших досках. Но в ту минуту, казалось, никто не вспомнил о том, что под ним на тысячеметровую глубину уходит пучина.

В течение нескольких часов, пока разводье не покрылось молодым льдом, мы чувствовали резкий запах сернистого газа. Интересно, что бы это могло означать? Может быть, в районе хребта М. В. Ломоносова есть подводные вулканы? Все возможно…

По ту сторону трещины оказались Малков, Попков, Комаров и еще несколько сотрудников станции. Когда разогрели мотор вертолета, я попросил Бабенко доставить туда Матвейчука и нескольких полярников, чтобы помочь метеорологам оттащить их домик подальше от трещины. С вертолетом отправили и необходимые продукты.

Характерно, что в лагере в эти часы ничто даже отдаленно не напоминало панику. Рискуя каждую минуту провалиться под лед, все работали дружно и организованно, спасая лаборатории, приборы, имущество станции.

Через два дня трещина замерзла, и жители другой части лагеря, или, как мы его назвали, «филиала Северного полюса-3», пришли обедать в кают-компанию. По тонкому льду ходить было опасно, поэтому сначала наши товарищи переправлялись на клипперботе, а затем настлали доски.

Мороз крепчает. Температура минус 38 градусов. В небе появляются слабые полосы полярного сияния. Зона их максимума лежит южнее, и там, где мы находимся, полярное сияние очень слабое. Даже в ясную погоду на небе видны лишь бледные пятна.

1 декабря, когда легли спать, вдруг почувствовали легкий толчок. У нас теперь сон чуткий.

Наступило еще одно испытание. Мимо кают-компании и почти вплотную к одному из домиков, дальше к замерзшему разводью и через него — до края льдины протянулась новая трещина. Другая ветвь ее устремилась к восточному углу, до самых торосов.

Циклон, давление падает…

В 12 часов 15 минут — снова скрежет. Через центр лагеря прошло несколько трещин. Объявлен аврал, чтобы срочно перебраться на южную часть льдины, где еще остался целым большой угол.

Пока механик Комаров паяльной лампой прогревал двигатель трактора, а экипаж вертолета — свою машину, нам удалось вручную сдвинуть с места домик врача и кинооператора, который оказался рядом с трещиной. Но вот завели трактор и начали передвигать кают-компанию, радиорубку, домики гидрологов и аэрологов.

Только на четыре часа была прекращена радиосвязь. Вскоре на новом месте радиостанция опять заработала и начала регулярно передавать и принимать радиограммы.

Все устали — вторые сутки авралы. Но по-прежнему нет-нет да и услышишь чью-нибудь шутку.

Наша спокойная и однообразная жизнь на льдине в первую половину дрейфа была не по душе, пожалуй, только одному кинооператору Яцуну.

— Мне нужны для будущей картины кадры не только о буднях научной работы, — говорил он, — но и о полярной романтике, больших трудностях. Ведь зрители даже не представляют себе, как разламывается под лагерем лед.

Однако желание это было удовлетворено еще во время разлома льдины 24 ноября. Яцуну пришлось потрудиться, снимая эти «романтические», по его мнению, эпизоды. А когда 1 декабря началось новое торошение и основная трещина прошла под самым домиком, где жил кинооператор, он заявил, что уже вполне сыт романтикой и для его будущей картины хватит и этого материала…

3 декабря все успокоилось. Лишь вода в старой трещине все еще «дышит». При свете прожектора убедились, что по ту сторону есть большой целый кусок льда. Туда и будем перебираться, если что.

Мороз крепкий — 42 градуса. Продолжаем научные наблюдения. Ко всему привыкает человек, так и мы привыкли к трещине и теперь спокойно относимся к торошению. Лишь новый повар Александр Ефимов, прибывший к нам в начале полярной ночи, остается по-прежнему чувствительным ко всяким звукам. Его так и зовут: «Второй дежурный».

С нетерпением ожидаем луны, чтобы было легче разобраться в возникшей ледовой обстановке. Наконец она появилась в восточной части горизонта. Луна уже перешла во вторую четверть, и стало заметно светлее.

После ужина в кают-компанию вошел взволнованный океанолог Легеньков.

— Алексей Федорович, делаем промер глубины, вытравили почти две тысячи семьсот метров троса, а груз так и не достал дна.

Меня это поразило. Лишь двенадцать часов назад глубина была около 1400 метров.

— Интересно! Ну что ж, сейчас попробуем выяснить, в какую яму угодили, — сказал я, быстро оделся и вышел из кают-компании.

Вместе с океанологом измерили глубину еще раз — 2517 метров. Все ясно: сошли с хребта Ломоносова. Вернувшись в радиорубку, где я жил, и отметив все на карте глубин, сказал дежурившему радисту Разбашу:

— Хребет Ломоносова позади. Можете записать в дневник, что мы снова вышли в приатлантическую впадину.