У подножия вулкана

«... я самая одинокая из смертных. Мне даже не с кем выпить, а у тебя хотя бы есть собутыльники, пускай плохие, но есть. Я несчастна, и нет исхода моим страданиям. Ты часто звал меня на помощь. Теперь сама я шлю тебе мольбу в споем беспредельном отчаянии. Помоги мне, спаси меня, беда подступает отовсюду, грозит, неистовствует и вот-вот обрушится на мою голову».

— ... это он сочинил Библию. Только самый мозговитый человек может докопаться, что Библию написал Моцарт. Но тебе, ясное дело, не ухватить мою мысль. Я ужас до чего мозговитый, говорил моряк консулу. — И ты тоже, надеюсь я. Тебе еще выпадет счастье, надеюсь я. Только черт меня побери со тем, — сказал он вдруг с тоской, вскочил и отвалил от стойки.

— Америкам для меня не надо, нет. Американ не надо для мексикан. Этот человек, он есть осел, — сказал сводник задумчиво, проводим моряка взглядом, потом обратился к легионеру, который разглядывал револьвер, держа его на ладони бережно, как драгоценность. — Я понимает, мексикан всегда друг англичану. — Но его знаку Рой Мух снова налил им выпить, разумеется за счет консула. — А сукин сын американ я не может терпеть, они делают плохо тебе и мне. Я мексикан всегда, всегда, всегда, ведь так? — заявил он торжественно.

— Quiere usted la salvacion de Mexico? — вопросил вдруг радиоприемник откуда-то из-за стойки. — Quiere usted que Cristo sea nuestro Rey?[214]

И консул увидел, что начальник над трибунами положил трубку, но по-прежнему стоит подле телефона вместе с начальником над садами.

— Нет.

«... Джеффри, почему ты не отвечаешь? Мне остается лишь надежда, что мои письма до тебя не доходят. Я поступилась своей гордостью, молила о прощении и сама простила тебе все. Я не могу, не хочу верить, что ты разлюбил, забыл меня. Или быть может, тебе пришла в голову нелепая мысль, будто мне без тебя лучше, и ты жертвуешь собою, дабы я обрела счастье с другим? Мой милый, мой любимый, как мог ты подумать такое? Мы способны дать друг другу бесконечно больше, чем все другие, мы начнем заново супружескую жизнь и создадим еще...»

— ... ты есть мне друг всегда. Я будет платить за тебя, и за себя, и за этот человек. Этот человек есть друг мне и ему. — Сводник нарочно хлопнул консула по спине в тот самый миг, когда он пил залпом. — Тебе надо его позвать?

«... А если ты меня разлюбил, если ты не хочешь, чтобы я вернулась, напиши мне об этом. Твое молчание ранит, терзает меня, изматывает силы и душу. Напиши мне, что ты доволен жизнью, что ты радуешься или страдаешь, что душа твоя безмятежна или обливается кровью. Если ты утратил прежние чувства ко мне, напиши хоть словечко про погоду, про наших знакомых, про улицы, по которым ты ходишь, про горы... Джеффри, где ты? Я не знаю, не знаю, где ты теперь. Ах, как это жестоко. Куда мы идем, скажи? В какую неведомую даль уходим мы безвозвратно рука об руку?»

Голос сводника звучал теперь явственно, перекрывая шум, а поодаль снова слышался голос того моряка, он возвращался: смешение языков, Вавилонская башня, подумал консул, вспомнив поездку в Чолулу.

— Ты мне что говори, а я тебе что говори? Япония плохо для Соединенный Штат, для Америк... No bueno. Мексикан выкладывай восемнадцать. Мексикан стой за Соединенный Штат.

Правда, правда... Давай мне сигарета, давай сюда. Давай мне спичка, давай сюда. Я, мексикан, стой за Англия...

«... Где ты, Джеффри? Если б я только знала, где ты, если б я только знала, что нужна тебе, поверь, мы давно уже были бы вместе. Жизнь моя неразрывной навсегда связана с твоей жизнью. Напрасно ты думаешь, будто обретешь свободу, если избавишься от меня. Ты можешь лишь обречь нас на кромешный земной ад. Ты можешь лишь освободить чуждую стихию, и тогда мы оба погибнем. Джеффри, мне страшно. Почему ты молчишь, почему не напишешь, что произошло? Чего ты хочешь? И чего ждешь, господи более? Какая свобода может сравниться со свободой в любви? Плоть моя изнывает от тоски по твоим объятиям. Я опустошена, истерзана, я не могу жить без тебя. Язык мой присох к гортани, потому что нам нельзя говорить друг с другом. И если что-нибудь случится с тобой, если только ты это допустишь, знай, ты изувечишь мое тело и душу. Я вся в твоей власти. Спаси...»

— Мексикан работай, англичан работай, это так, мексикан работай, фракцузин работай. Зачем говорить на английски? Я есть мексикан. Мексикан в Соединенный Штат видал негров, это так, Детройт, Хьюстон, Даллас... Quiere usfed la salvacion dе Mexico? Quiere usted que Cristo sea nuestro Rey?

- Heт.

Консул спрятал письма в карман и поднял голову. Рядом кто-то громко играл на скрипке.

Дряхлый беззубый мексиканец с бородой, жесткой и дремучей, как у патриарха, понуждаемый ухмыляющимся начальником над муниципалитетом, пиликал «Звездный флаг американский» над самым ухом у консула. И при этом украдкой говорил ему:

— Americano? Тут для вас плохо быть. Эти люди дрянь, дерьмо. Brutos, no bueno, они всем делают вред. Вы понимает.