У подножия горы Нге

Я обхватил Быоя поперек туловища и подумал: «Нет у меня, как у тебя, красного галстука, в этом я тебе проиграл, по уж на лопатки тебе меня никогда в жизни не положить!». Но сколько мы ни боролись, все шло на равных. Мы оба уже устали. Неожиданно Быой опустил колено, я сразу здорово пнул его в живот и, обхватив руками за пояс и за шею, пригнул его голову книзу. И тут моя рука, державшая его за пояс, нащупала на нем что-то мягкое, податливое и круглое, совсем как огромная пиявка. «Пиявка, пиявка, в тебя впилась пиявка!» — закричал я и отпустил его. Быой, воспользовавшись этим, тут же обхватил меня поперек спины и бросил на землю. Едва поднявшись, я завопил: «Тебе в бок впилась большая буйволиная пиявка!». Оказалось, это и на самом деле пиявка, из тех, какие обычно кусают буйволов. Наверное, она прилипла к Быою еще тогда, когда мы купали буйволов на озере, она уже вдоволь насосалась крови и стала величиной с большую улитку. Мы нашли щепочку, зажгли ее и подпалили пиявку, а потом приложили к ранке подорожник.

Тханг и Хоа хохотали так, что в конце концов у них из глаз потекли слезы.

Вот так и получилась у нас ничья. С тех пор наши ребята наконец признали, что я самый сильный, во всяком случае, не уступаю даже Быою. Правда, тогда нам очень досталось за то, что мы оставили буйволов без присмотра, потому что буйволы свалили изгородь, окружавшую опытное поле. И нам за это даже снизили оценки за труд и число очков, которые каждый из нас заработал в кооперативе «Побеги бамбука». Это наш собственный кооператив, нашего 4-го «А» класса. И все-таки стоит мне вспомнить об этом «поединке», как мне становится очень весело...

Хоа, заметив, что я улыбаюсь, почему-то решила, что я признал ее правоту, и сразу же заявила:

— Ну как, критику принимаешь? Знаешь, что про тебя Сунг сказал? Что ты работать можешь, только не хочешь, очень играми всякими увлекаешься!

— Конечно, с вами и работать-то не захочется, — ответил я. — Вы не работаете, а так, время проводите, смотреть противно. Увидишь завтра, как я буду копать. Спорим, вдвое глубже яму сделаю, чем вы вдвоем с Тхангом!

Хоа презрительно скривилась:

— Подумаешь! Здоров, да ленив — так что толку?

Я рассвирепел:

— Посмотрим, кто больше ила для удобрений наберет! Я знаю одно место, где много хорошего ила, а вот вы не знаете!

— Тоже мне секрет! У Большого пруда, где же еще!

— А вот и нет!

— Только там и может быть, просто ты меня обмануть хочешь!

— Конечно, она угадала, но мне не хотелось сознаваться, и я продолжал настаивать:

— Нет, нет, не там, ты не знаешь. В общем, я вас перегоню, вот увидишь.

Мы уже подошли к тропинке, которая сворачивала к моему дому. Хоа, хитро улыбаясь, сказала:

— Ну, пока! Не забудь про черного дрозда, а как-нибудь... если тебе очень захочется, могу дать примерить мой красный галстук!

Я поднес кулак ко рту, дунул на него и показал ей. Это означало: «Сейчас задам тебе трепку». Она не стала дожидаться исполнения этой угрозы и убралась восвояси.

Я вошел в дом, тихонько пробрался на кухню, достал с полки кастрюлю с остывшим рисом, полил его соусом и съел целых две тарелки. Что бы мне такое сказать отцу и старшей сестре Ман, как объяснить, почему меня опять не приняли в пионеры?

Начало темнеть. В пристройке зажглась лампа. Наверное, это вернулся отец. До чего же, оказывается, вкусно, если холодный рис полить соусом! В прошлом году, мы тогда были еще не в кооперативе, я с дружками часто бегал ловить саранчу. У нас саранчу едят, ее жарят, и если на нее выжать сок лимона и есть с холодным рисом, получится очень вкусно. В школе мы соревновались, кто больше поймает саранчи, она напала на рис. Интересно, отчего это в тот год ее оказалось так много! Рис не успел заколоситься, как она тучами налетела на поле и стала его поедать. Я тогда наловил полную банку и принес домой. Мама жарила ее и приговаривала:

— Ну и хват у нас Шао, штанов не замочил, а сколько «креветок» наловил!

— Каких креветок, это саранча! — возразил я.

— Летающие креветки! — пояснила мама. — В старину её так называли. Если бы кооператив не призвал всех на борьбу с саранчой, то оставаться бы нам всем без урожая! А какой молодец старик Шой, ведь мы-то не в кооперативе, а он велел и на нашем поле уничтожить саранчу! Уж как нам помогли!

— Мама, — поправила ее сестра, — он председатель кооператива, а ты его все стариком называешь, неудобно! Услышат люди, засмеют!

— Так что из того, что председатель! — отмахнулась, мама. — Мы с его сестрой с детства дружим, вместе горе мыкали. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, мы с пей спозаранку, пока не рассветет, отправлялись на общинный двор, а за нами и другие девушки. Придем, усядемся на корточки и сидим, ждем, когда из богатых домов начнут на поденную нанимать. Тогда на сенокосе всего по восемь су[1] в день платили да кормили одной только тухлой рыбой. Как вспомнишь, так плакать хочется. Что уж говорить, совсем не так жили, как вы теперь.

Мама замолчала, вытерла полой кофточки повлажневшие глаза и продолжала: