Читаем У парадного подъезда полностью

У парадного подъезда

Из Румынии походомШел Дроздовский славный полк.Для спасения народаНес геройский, трудный долг.Генерал Дроздовский гордоШел с полком своим вперед,Как герой, он верил твердо,Что им Родину спасет. (…)Много он ночей бессонныхИ лишений выносил,Но героев закаленныхПуть далекий не страшил. (…)Шли дроздовцы твердым шагом,Враг под натиском бежал,И с трехцветным, русским флагомСлаву полк себе стяжал.

Но и безымянный дроздовец, и славный советский поэт Безыменский своими вариациями традицию не обогащали, а как бы поворачивали ее вспять. Мимо их стихов, как мимо окон поезда, проносятся стихи Блока и Ахматовой, Майкова и Тютчева, Вяземского и Дмитриева; движение несколько замедляется у Бенедиктова и Кукольника; и дальше, минуя Пушкина, Безыменский упирается в «Многолетие» Жуковского; а дроздовец — в отечестволюбивую оду Сергея Глинки.[102]

…Пройдет девять лет, и в 1943 году из-под пера Безыменского выйдет стихотворение «На Курской дуге», где тот же ритмический ход вел к тем же последствиям; здесь появляется знаменитая хореическая перечислительность:

Эти люди не боялись,Стоя насмерть до конца,Ни огня, ни острой стали,Ни железа, ни свинца.

И более того, «из воздуха» соткалась строка, восходящая и к «Пиру…», и к «Многолетию»:

…И устроила для гадаБогатырская рукаПраздник пули и приклада,Праздник русского штыка.

(Выделено мною. — А. А.)

…Но, как бы там ни было, стилевая разработанность четырехстопного хорея, обрученного с мыслью о русской шири, удали, чести и сердечности, сама по себе, уже вне рассмотренной традиции, сыграла добрую службу русской поэзии советского периода.

Если брать произведения, созданные одновременно со стихотворением Безыменского (естественно, сравнивать уровни не приходится), то как не назвать гениального «Василия Теркина» А. Т. Твардовского, чей хореический четырехстопник были бы невозможен без длительной предыстории и чей народный герой как бы воплотил в себе черты и простосердечного рассказчика из пушкинского «Пира…»?

Если Же брать примеры из других временных срезов, то следует связать исключительную роль четырехстопного хорея в детской поэзии с тем же самым историколитературным сюжетом: ритм, неотделимый от четкой синтаксической членимости и языковой простоты, сам собою просился для разговора с ребенком. И не стоит удивляться, находя у Агнии Барто в стихотворении «Дом переехал» не только образ реки, но вопросительноотрицательную конструкцию, разрешающуюся в утвердительном отрицании — «нет»:

Возле каменного моста,Где течет Москва-река,Возле каменного мостаСтала улица узка. (…)— Где четвертый номер дома?Он был виден за версту! —Говорит тревожно СемаПостовому на мосту. — (…)Нет, — решил сердито Сема, —Дом не должен бегать сам!Человек — хозяин дома,Все вокруг послушно нам. (…)

Но это — судьба любого творческого явления в культуре; рано или поздно оно развоплощается, теряет равенство себе и из цели и смысла становится средством и формой. Что же до сквозной цепочки стихотворений, демонстрировавшей сущностное единство русской культуры на определенном этапе ее бытия, то тут все складывалось достаточно печально.

* * *

В 1946 г. одна из участниц уже миновавшего развязку сюжета, Анна Ахматова, напишет:

Он прав — опять фонарь, аптека,Нева, безмолвие, гранит…Как памятник началу века.Там этот человек стоит —Когда он Пушкинскому Дому,Прощаясь, помахал рукойИ принял смертную истомуКак незаслуженный покой.

Последний отголосок темы. Но он ей уже внутренне не принадлежит, вынесен за ее черту. Ахматова сознательно ломает то, что было формальным скрепом «цикла», — ритм; она выводит свое стихотворение за ритмические границы сквозной традиции, потому что хоть и чувствует себя последней из оставшихся в живых ее носителей, но не видит пути для ее творческого продолжения в той эпохе культуры, которая выпала нам.

<p>Пародии связующая нить</p>

(…) привил-таки классическую розу Советскому дичку.

Вл. Ходасевич

Перейти на страницу: