Роберт: Да нет, ну что ты. Конечно, мне понравилось.
Паула: А ты не обманываешь?
Роберт: Не обманываю. Блин, ну ванная и ванная. Чего еще я должен сказать? Расслабься. Это всего лишь ванная, место, где люди писают. И все. И ничего больше.
Паула: Ты прав.
Роберт: Ты не обижайся. Я, может, ничего в этом не понимаю и не способен оценить… На самом деле, это офигительная ванная. Вся, как шахматная доска, да еще и с красным бойлером. Супер-пупер… Но, твою мать, это ведь всего-навсего ванная!
Паула: А что ты так завелся?
Роберт: Я не завелся.
Паула: А мне больше и рассказать тебе нечего.
Роберт: Да не надо мне ничего рассказывать.
Паула
Роберт: И не говори. Какая ты наблюдательная.
Паула: А как там, в Лондоне?
Роберт: А почему ты спрашиваешь?
Паула: Хочу и спрашиваю. Мне нравится, как это звучит: Лон-дон. Если у меня когда-нибудь будет девочка, я назову ее Лондон. Ну, как там, в Лондоне?
Роберт: Паула, прекрати.
Паула: А если я тебя прошу?
Паула: Ну, расскажи мне что-нибудь. Мне нравится тебя слушать. Ну, пожалуйста. Говори, говори… тебе-то есть о чем.
Роберт: Ты знаешь, наверное нам действительно не стоит. Мне уже тоже расхотелось. Ты извини, что-то мне нехорошо.
Паула: Ты помнишь ту ночь, когда мои уехали на свадьбу? С субботы на воскресенье. Я тебе сказала нет. На самом деле, это было да, но… Впрочем, какое это теперь имеет значение? Может быть, где-то там, на донышке что-то и осталось… Так… осадок. Я сама виновата. Вцепилась в эти воспоминания. Роберт, мы ведь уже не дети… а жаль… Я очень рада, что ты здоров, что у тебя всё хорошо, но когда я слышу, что у тебя всё хорошо, мне почему-то плохо. Вот и всё. А теперь, расскажи мне про Лондон.
Роберт: Я никогда не был в Лондоне.
Паула: А мне казалось, ты говорил, что был. Я наверное, не так поняла, да?
Роберт: Ты все правильно поняла. Это я нигде не был. За всю мою жизнь я был только в Софии, Братиславе и Салониках. Причем в Софии максимум десять дней. Это еще тогда, вместе со школой на олимпиаде.
Роберт: Я солгал.
Паула: Ну ты же рассказывал… И Петрике… И господину Плешне.
Роберт: Ну, занесло меня.
Паула: Я не понимаю.
Роберт: Мне неприятно об этом говорить.
Паула: О чем?
Роберт: Обо мне и о том, чем я занимаюсь. Да мне будет в сто раз легче сказать тебе то, что ты хочешь от меня услышать. Лондон клевый. Ух, как я там зажигал, с коротко стриженной брюнеткой, ночи напролет. Паула, я дерьмо, и ничего больше. Совсем ничего. Ну, что тебе еще неясно, чего ты никак не можешь понять?
Паула: Я вообще ничего не понимаю.
Роберт: Знаешь, в чем разница между мной и Петрикой? Петрика промаялся дурью у вас на виду, так сказать, на местном уровне. А я сделал то же самое, но в Бухаресте.
Роберт: Я пшик. Сигаретный дым.
Паула: И всё равно. По сравнению с другими ты многого добился.
Роберт: О да… За четырнадцать лет я тиснул несколько сот статеек в бессмысленные газетенки, которые никто никогда не читает. А теперь вместе с однокурсниками по филфаку мы выпустили общий сборник. Причем за свои деньги.
Паула: Подожди. Ты же говорил, что у тебя свой поэтический сборник?
Роберт: Поэзия… Какое громкое слово. Так, беспомощные зарисовки.
Петрика: А ну-ка, поцелуй ее, писатель, чего ждешь? Взасос, а? Не видишь, что ей хочется?
Роберт: Ты что тут делаешь?
Петрика: А я че, разве не рассказывал тебе, что мне дома не в кайф? Мне может, только с вами и хорошо.
Роберт: Рад слышать. Вот только я уже ухожу.
Петрика: Не понял.
Роберт: Спать пора.
Петрика: И ты мне ничего не скажешь? Ну тогда пусть Паула скажет. Паула, ты, это, разрешаешь?
Паула: Петрика, ну чего ты хочешь?
Петрика: Врезать ему один раз в морду. Можно?
Роберт: Чего-чего?
Петрика: В морду тебе хочу врезать.
Роберт: Сейчас?
Петрика: Ага. Черт тебя знает, когда ты еще приедешь. Я, может, тогда уже стареньким буду, сил не хватит.
Роберт: Ну так давай. Врежь мне. Только побыстрее, а то я тороплюсь.