— О! Есть, есть, — сказал господин Шютце, — и это, собственно, то же самое, о чем я вас только что предупреждал. Я вам говорил о яде, а Бьянка предостерегает от нападения. «Иметь глаза позади» — насколько я знаю итальянский, это значит — не оставляйте без внимания то, что делается позади вас. А носить металлический ошейник — совет очень разумный. Металлический ошейник, скрытый под воротничком, может уберечь вас от петли, а петлю палач набрасывает на свою жертву сзади.
— Человека можно уничтожить тысячью способов, — возразил Петр. — Я уберегусь от петли, а кто-нибудь проткнет меня шпагой, или стукнет молотком по голове, или просто пристрелит.
— Разумеется, герр фон Кукан, — согласился господин Шютце, — но на вашем месте я бы с благодарностью внял совету Бьянки: не исключено, что она кое-что подслушала и знает, какая смерть вам уготована. Проткнуть вас шпагой, или ударить молотом по голове, и даже застрелить, конечно, можно, но все это оставит на вашем теле безобразные следы, а вот если опытный палач затянет у вас на горле петлю и свернет вам шею, можно будет спокойно сообщить, что вас хватил удар. Так бывало, герр фон Кукан, чаще, чем вы можете себе представить. Эти ошейники есть у меня на складе, так же как и обувь с полыми каблуками, потому что некоторым господам нравится воображать, что их жизнь подвергается постоянной опасности. Но в вашем случае это отнюдь не игра воображения, а факт. Momentchen![174] Ошейничек, подходящий для вас, я подберу, что-нибудь с металлическими украшениями поверху, чтобы он выглядел отделкой и имел еще то преимущество, что никакая веревка, переброшенная через горло, на нем не будет скользить. А кольчуга у вас, разумеется, есть?
— Есть, — ответил Петр, — и однажды она уже спасла мне жизнь.
— Вот видите! — проговорил господин Шютце и ушел.
Спустя примерно час, после того как Петр уже стал обладателем крепкого и хорошо пригнанного ошейника, он получил благоухающую духами, изящную визитную карточку, в которой вдовствующая герцогиня приглашала его в три часа дня нанести ей и ее дочери визит в их апартаментах.
Изобилие странных и удручающих событий, которые преследовали его последнее время, привело Петра в состояние такого отупения, что он даже не сознавал всего идиотизма ситуации: ведь он собирался к своей милой нареченной и ее матери, оснастив себя металлическим ошейником, предохраняющим горло, — чтобы его не удушили, кольчугой — чтобы не закололи, острой шпагой для защиты от нападения и мешочком золотых на случай, если придется спасаться бегством.
Мать и дочь сидели на узких, мягких креслицах у окна, выходящего во внутренний двор замка, склоненные над рукоделием: Изотта вышивала золотыми нитками платочек на деревянном грибочке, герцогиня длинными ножницами вырезала на куске ткани шафранного цвета поперечные отверстия; между ними возвышался строгий Интрансидженте, он стоял, повернувшись лицом к двери, в которые ввели Петра, тогда как герцогиня, сидевшая по правую руку от приора, а Изотта — по левую, были наклонены так, что были видны лишь в профиль; на их фоне Интрансидженте выглядел таким сильным, таким властным и могущественным, что обе женщины у его ног казались совсем маленькими, почти детьми; крошечная Бьянка присела на корточки возле герцогини, словно домовой, — и Петру вдруг показалось, что перед ним картина, написанная в манере давно минувших времен, еще не знавшей перспективы, когда размер изображенных фигур зависел от их святости и знатности.
Сделав несколько медленных, соответствующих важности момента pas du courtisan, Петр низко поклонился и с нежными и скорбными модуляциями в голосе, исполненном печали, выразил вдовствующей герцогине и Изотте соболезнование по поводу неожиданной кончины их дорогого родственника, последнего потомка по мужской линии славного рода д'Альбула, кардинала Тиначчо. Ни герцогиня, ни Изотта не отреагировали на его изысканную речь, достойную бывшего страмбского arbitri rhetoricae, не удостоили его даже взгляда, не пошевелились, словно вовсе не замечали его присутствия: очевидно, было условлено, что все переговоры будет вести приор Интрансидженте. Но он тоже молчал и только мрачно, с нескрываемой неприязнью смотрел на Петра злыми глазами.
— Посиди с нами, imbecille, ты ведь пока еще герцог, — вдруг произнесла Бьянка.
— Спасибо тебе, Бьянка, за проявление человеческого внимания и дружелюбия ко мне, в нынешнее время столь редких, — сказал Петр, — но я охотно постою, потому что не думаю, что прием, на который я столь любезно приглашен, продлится долго.
При этих словах Изотта опустила на колени грибок и всплеснула руками, а потом, сложив молитвенно ладони, воскликнула, воззрившись в потолок: