У королев не бывает ног

Путники подвергли тщательному осмотру багаж, которым Джованни нагрузил своего коня; оказалось, что на случай вынужденного бегства он задумал, так же как они, остановиться в Перудже, ибо в кармане седла были спрятаны аккредитивы общей стоимостью на две тысячи скудо, выписанные на безымянного предъявителя, а один аккредитив, достоинством в двести скудо, подлежал оплате в банке Андреуччо да Пьетро в Перудже. Мысль о непоправимом, можно сказать, роковом невезенье, которое преследовало Джованни с драгоценными бумагами, часть которых он утопил в болотах около Вены, а другую отдал в руки своих неприятелей, вызвала у Петра приступ громкого и неудержимого смеха, после чего капитан д'Оберэ почти уже не сомневался, что его друг спятил; когда же Петр объяснил в чем дело, капитан присоединился к нему, оба хохотали до изнеможения и уже стонали от смеха, особенно в тот момент, когда учтивый кассир фирмы Андреуччо да Пьетро, хоть и обеспокоенный их поведением, все же выложил на пульт банка двадцать ровных столбиков по десяти скудо; посягнуть на имущество предателя, кем Джованни, бесспорно, был, не противоречило кодексу рыцарской чести, и потому капитан д'Оберэ не имел ничего против, чтобы забрать деньги и честно ими поделиться.

— Это укрепляет мою надежду на наше счастливое будущее, — заметил капитан д'Оберэ. — Потому что болван, вроде Гамбарини, которому так не везет с деньгами, долго во главе Страмбы не удержится.

— Жаль, одному из нас не дожить до этого прекрасного будущего, — заметил Петр. — Не забывайте, ведь мы должны драться.

— Тут уж ничего не поделаешь, честь есть честь, — сказал капитан. — Но все же, принимая во внимание то обстоятельство, что на том месте, где у вас прежде был чудный правый глаз, теперь красуется нечто вроде вспученного подгоревшего блина, и этот недостаток непременно мешал бы вам отражать мои беспощадные удары, я предлагаю нашу дуэль опять отложить.

— На какое время, разрешите полюбопытствовать? Хотелось бы все-таки знать, как долго мне еще жить, — спросил Петр.

— Если ваш глаз позволит, то до завтра, — ответил капитан, хмуро соображая, не стоит ли еще раз оскорбиться, ибо в жалостливом вопросе Петра он почувствовал ироническую нотку.

Проведя веселый вечер, славно поужинав и выпив приятного тосканского вина, они долго спали, на радость обоих надежных парней, Гино и Пуччо, непривычных к подобной роскоши, а в десятом часу утра отправились дальше, в Рим, в Город городов.

Миновали Тоди, раскинувшийся на левом берегу Тибра; там римская дорога, удаляясь от реки, вела к городу Нарни, нависшему над ущельем, где течет река Неро. Там они устроили ночлег, снова отложив поединок, потому что глаз Петра все еще был нехорош; но, поскольку Рим был уже неподалеку, капитан, сидя за бутылкой вина на крытой веранде трактира, над шумящей рекой, пробивавшейся сквозь ущелье, объявил, что завтра они будут драться непременно, во что бы то ни стало.

— Имея в виду плохое состояние вашего глаза, я, чтобы сравнять наши шансы, буду фехтовать левой рукой.

— Не выдумывайте, — отозвался Петр. — Синяк под глазом не может служить извинением в столь щепетильном вопросе, как честь. Коль сходить с ума, так уж до конца и без всяких там церемоний. Если игра должна быть увлекательна, к ней нужно относиться серьезно.

Предполагая попасть в Рим к вечеру, они поднялись очень рано, еще до переклички петухов: скакали рысью по берегу Неро, а когда развиднелось, стали подыскивать подходящее место, где бы скрестить шпаги. Петр настаивал на том, чтоб это была лужайка, усеянная белыми цветами асфодила, чтоб его переход из этого мира в мир иной совершился по возможности более гладко; на лужке с асфодилами он будет сражен и на том же лужке пробудится к жизни вечной; как это трогательно — лежать с пронзенной грудью на шелковистой травке, устремив угасающий взгляд левого глаза — поскольку правый у него все еще нехорош — в небеса, меж тем как в алебастровую чашу одного из цветков скатится красная, жгучая капля его крови.

Капитан д'Оберэ, напротив, желал сражаться на твердой скалистой площадке, ибо для беспощадного боя нужна твердая почва, — никаких лужаек, цветочков и тому подобной чепухи он не признавал. Так они пререкались, не находя ни лужайки с асфодилами, ни скалистой площадки, и вдруг — хотите верьте, хотите нет — обнаружили сразу и то и другое: огромный плоский камень в тридцать шагов вдоль и поперек, обкатанный водами Перо, на берегу которой он возлежал, а по соседству — травянистую лужайку, усеянную белыми чашечками нежных цветов, в форме небольших звездочек.

— Ну вот — получайте! — вскричал Петр и, соскочив с коня, отшвырнул в сторону плащ и шляпу. — Начнем, чтоб разделаться с этим наконец.

Капитан д'Оберэ, подивившись его готовности к бою, остался в седле.

— Но где же мы начнем? — спросил он. — На моем камне или на вашей лужайке?

— На камне, пусть все будет по-вашему, — согласился Петр. — Потом я буду отступать, и вы убьете меня на лужайке.

— Идет, — сказал капитан. — А это на самом деле асфодилы?