У каждого в шкафу

Петров звонил любимой женщине, жадно ловил из воздуха ее интонации. Одаренная музыкально дочь играла на фортепиано, канарейка Настя подхватывала в особо сложных местах. Петров широко улыбался в никуда.

Из комнаты подростка Дмитрия грянула неприятная музыка.

«Рейв-культура», — отметила Маша безучастно, встала перемыть чашки.

Галина Антоновна отправилась навестить внука, завернула за первый поворот коридорного серпантина, потом за второй.

Квартира была огромная, сложносочиненная, перепланированная из перенаселенной коммуналки — подарок родителей взрослой дочери. В ходе ремонта предполагалось тесное сотрудничество с архитекторами и дизайнерами, для создания продуманного пространства, удобного для обитания семьи. Но умник Петров, обладая характером заносчивым, с архитектором разругался в дрянь через пятнадцать минут знакомства, а дизайнера так и не счел возможным выбрать из десятка кандидатур: тот придурок, этот — вообще, а этот — латентный гей.

В конечном итоге муж удовлетворенно убыл повышать свою личную квалификацию в тихий Висбаден, а руководством небольшой бригады крепких гастарбайтеров южнославянского типа (настоятельная рекомендация бывалых подруг) увлеченно занялась скучающая в декрете Маша.

К делу она подошла серьезно: выписала бессчетное множество глянцевых журналов об интерьерах, методично приступила к их изучению. Это соответствовало первому этапу ремонтно-строительных работ. Рабочие безмолвствовали. Пытались выполнять хаотично рождающиеся хозяйские идеи, нередко взаимоисключающие. «Это какой-то чемодан с антивеществом!»— нервно выкрикивал бригадир, любитель научной фантастики. По мере выхода новейших номеров глянца и их проработки Машей концепция квартиры не то чтобы вырисовывалась, а скорее окончательно запутывалась. Каким-то непостижимым для нее самой образом возникли два автономных санузла, плюс отдельная пятнадцатиметровая ванная с большим полукруглым окном, огромный зал «на два света» в форме буквы «Г» и четыре спальни, причем две из них сначала получились проходными. Подумав, Маша велела упразднить анфиладу. Как класс. Рабочие начали роптать. Маша с наслаждением приступила к детальной планировке необходимого в быту зимнего сада, который должен был стать венцом ее художественного творчества.

Самым неприятным, что нашел в своей новой квартире умник Петров, вернувшись с повышенной квалификацией, стал именно этот зимний сад — странное помещение, нелепо сконструированное из двух обширных балконов. Летом там было нестерпимо жарко, зимой — нестерпимо холодно, а растения отказывались существовать в принципе. Как часть живой природы. В виде элементов мертвой — пожалуйста. Петров схватился за отягощенную знаниями голову и насильственно прекратил ремонт. Так что некоторых квартирных уголков до сих пор не касалась рука человека — двух узеньких коридорчиков в самых ее недрах и нескольких уютных чуланчиков по ходу. В коридорчиках хранились велосипеды и лыжи всех членов семьи (умник Петров выбирал здоровый и активный отдых), а чуланы жили своей, отдельной жизнью. Маша боялась своих чуланов и никогда туда не заходила. Маленький сынок играл там в звездные войны и в человека-паука, повзрослевший слегка аутичный сын, подросток Дмитрий, прятал от родителей сомнительные, но приятные вещи: сигареты, презервативы и слабоалкогольные коктейли типа «Ягуар».

— Ма-а-а-ам, — подросток Дмитрий ткнул Маше в руку вибрирующий и голосящий телефон, — ты не слышишь?

В трубке оказалась Юля. Без предисловий она сообщила, что их бывший однокашник и партнер по семье друга юности Боба, дядя Федор, отравлен, согласно заключению экспертизы, фторорганическим соединением — предположительно бытовым растворителем, доброжелательно добавленным в бутыль дорогого виски «Джек Даниэль», каковым виски дядя Федор и угощался в одиночестве на склоне сегодняшнего дня. В сознание не приходил, нет. «Противнее всего, — добавила взволнованная Юля, — что Боб подозревает, что это кто-то из нас манипулировал с бытовым растворителем, строя планы, разумеется, на Бобку. „Джек Даниэль“ болтался у него на тумбочке, радовал глаз, зеленея, и отдан был несчастному дяде Федору только сегодня после обеда. Около этой тумбочки кто только не побывал, и не по одному разу — и мы с тобой, и… — Юля помолчала, — и мужья наши. Мой, кстати, — почти бывший».

Маша медленно нажала отбой. «Началось в колхозе утро… — довольно литературно подумала она, а потом чуть менее литературно: — Здравствуй, жопа, новый год! — и еще менее литературно: — Офигеть!»

Встала отнести Петрову зеленого чаю — прекрасного антиоксиданта, как недавно ей напомнила старинная подруга и тоже подозреваемая в покушении на убийство.

Один взгляд назад. Осень 1990 год