У каждого свой рай

– Вам повезло. Нью-Йорк безобразен, если нет знакомых. Дом почти пуст. Из-за уикенда. На каждом этаже есть несколько однокомнатных или двухкомнатных квартир. Вам следует их посмотреть. В квартире Элеоноры двое дверей, входная и другая, закрытая изнутри шкафом. В этом доме люди почти не знают друг друга. Жильцы часто меняются. В направлении к Первой авеню, на первом углу, есть кафе-бар. Если вам хочется есть и утром нет желания готовить кофе, идите туда. Из-за их роскошных пирожных Элеонора называет это место «сладким адом». У них есть творожные кексы, которые могут вас погубить. Мне повезло отведать всего, не толстея. У меня все перегорает… Моя щитовидная железа ишачит. В этом случае обжорство – удовольствие.

Он посмотрел на меня, размышляя вслух:

– У вас нет большого желания оставаться здесь, не так ли?

Я почувствовала в его голосе сочувствие.

– Да нет… Я очень рада…

Лучше, если он уедет. Он догадался о моем смятении, о моих настоящих чувствах. У меня была привычка ломать комедию, чтобы не выдать себя. Меня унижало признание в том, что мне невесело. Никто не знал меня по-настоящему. Я скрывала свое исключительное стремление, неутолимое желание найти нечто волшебное, чудесное, безумную потребность в красоте, чистоте, моральном кислороде. Мне не хотелось бы выглядеть смешной в стремлении к Абсолюту.

Уходя, Дирк от души расцеловал меня. Как только за ним закрылась дверь, я растерялась. Моя непредсказуемая отвратительная натура могла сыграть со мной злые шутки. Толкнуть меня на лихорадочную деятельность. Выполнить работу в рекордное время или же внезапно остановиться и погрузиться в бездействие. Если бы у меня было достаточно денег, то здесь я бы не распаковывала чемоданы. Я бы устроилась в гостинице, чтобы видеть людей. Возможность сдать и взять ключ. Но я себя уговорила. Раскрыла чемодан. Обшарила, переворошила свою одежду, переложенную кипами бумаг, и достала записную книжку, которую заполнила десять лет тому назад. В беспокойстве листая записную книжку, я пыталась открыть заколоченные двери в прошлое. Начала звонить.

«А», Абрамам, Сара Абрахам. Она была маленького роста, защищалась напускным вызывающим поведением и часто заливалась слезами. Я пришла к ним в драматический момент. Ее мать внезапно умерла накануне, и они забыли меня об этом предупредить. В доме был глубокий траур, и я постаралась уйти, как только смогла.

Набрала номер, который начинался с 683, затем еще четыре цифры.

– Алло, алло. I'd like to speak to mrs Sarah Abraham…

Словоохотливая женщина ответила мне по-испански, я услышала puedo, de tener d'informaciones et, плач детей. Осторожно положила трубку. Листая записную книжку, нашла номер какого-то Ньюмэна Джеймса.

По моим смутным воспоминаниям, это был в своем роде сноб. Он, по-видимому, был англичанином, страдал от аденоидов. Я помню его длинный нос. Он оказался по недоразумению в нашей компании, как и в жизни, охотно представлялся атеистом. Однажды, это было в пятницу, я отправилась к нему, он жил в Сохо, один в своем выпотрошенном, словно кура, доме. Ставни он покрасил в розовый цвет. Это было где-то в направлении к Принс-стрит. Телефон г-на Джеймса Ньюмэна не отвечал. Затем я набрала номер «the real american type» нашей компании. Будущий солдат с головой героя Брайэн Шелтон. Он ухаживал за мной, но я безнадежно была верна Бенжамину. Брайэн жил с родителями на углу Двадцать девятой улицы и Седьмой авеню. Я нерешительно набрала номер. Автоответчик уведомил меня лишь о том, в какое время я могу застать какого-то незнакомца.

После бесполезных звонков в течение полутора часов я оказалась в одиночестве в четырех стенах. В Нью-Йорке было семнадцать часов, то есть двадцать три часа в Париже. А что, если позвонить маме, или Марку, или директору лицея, не важно кому… Я теряла самообладание, чувствуя себя такой слабой. Словно душевнобольная, которая не может быть одна. Мне недоставало Марка. Я была готова перевоспитаться, чтобы обходиться без костылей. Я очень мало значила в этом мире. Почти ничего. Я могла бы исчезнуть – уехала так неожиданно, что никто не стал бы меня искать до начала учебного года. Я так хорошо закрыла все двери, мое импровизированное вранье было настолько правдоподобным, что я могла бы умереть, не вызвав ни малейшего беспокойства в Европе. Сосредоточиться на своей заурядной судьбе и плачевном итоге я могла бы и в Ландах без затрат. Хотелось бы найти какое-нибудь бюро путешествий и поскорее убраться из Нью-Йорка. Перемещаться в нереальной свободе, которую я себе предоставила. На Карибские острова? Мне следовало бы направиться в более приятное место, чем затхлая квартира.