У каждого свой ад

Они оказались дрянным народцем, эти Новые Мертвецы, с беспорядочной душой и поверхностным интеллектом, а их мелочное пустяковое соперничество и самодовольные горделивые позы очень раздражали. Но Гильгамеш и Энкиду старались не обращать на них внимания, в то время как Новые Мертвецы повторяли здесь все глупости, совершенные при жизни — бессмысленные Крестовые походы, дурацкие торговые войны и нелепые теологические свары. Но самое отвратительное заключалось в том, что они принесли в Ад не только свои бредовые идеи, но еще и отвратительные современные приборы, а худшими из них были те подлые предметы, которые назывались ружьями, — они с грохотом убивали издалека — постыдное и трусливое действо. Воин знает, как следует отбивать удар топора или меча, но что он может сделать против пули, выпущенной издалека. Энкиду не повезло, он оказался между двумя повздорившими бандами вооруженных ружьями, стадом заносчивых испанцев и толпой нахальных англичан. Он пытался их примирить. Естественно, они не захотели мириться, и скоро пули уже летали вовсю, а Гильгамеш появился на поле боя слишком поздно — молния из аркебузы ударила прямо в благородное сердце Энкиду.

Никто не умирает в Аду навсегда, но многие остаются мертвыми в течение долгого времени, как, например, Энкиду. Гробовщик держал его в лимбо несколько сотен лет, или сколько там еще — подсчитывать время в Аду всегда нелегко. В любом случае это продолжалось ужасно долго, и Гильгамеш снова почувствовал, как на него нахлынуло гнетущее чувство одиночества, от которого его могло избавить только присутствие верного друга. Ад продолжал меняться, и теперь перемены шли с ошеломляющей быстротой. В мире, казалось, стало гораздо больше людей, чем в старые времена, и огромные армии каждый день прибывали в Ад — множество странных незнакомцев, которые, едва преодолев первую неуверенность и смущение, тут же принимались яростно переделывать этот мир в нечто такое же противоречивое и отвратительное, как тот мир, который они только что покинули. Появилась паровая машина, шумящая и лязгающая, потом нечто под названием динамо, потом на всех улицах зажглись слепящие электрические огни, затем поднялись фабрики и начали производить множество странных вещей. Больше, и больше, и больше, неумолимо, непрерывно. Железные дороги. Телефоны. Автомобили. Шум, дым, сажа повсюду, и некуда спрятаться от всего этого. Называлась эта вакханалия Индустриальной Революцией. Сатана и его свита администраторов-бюрократов, похоже, полюбили новинки. Почти всем понравились нововведения, кроме Гильгамеша и еще нескольких капризных консерваторов.

— Чего они добиваются? — однажды спросил Рабле. — Превратить это место в ад?

А совсем недавно Новые Мертвецы внедрили такие изобретения, как радио, вертолеты и компьютеры, и все заговорили по-английски. И Гильгамешу (он когда-то давно уже учил модный тогда греческий, потому что Агамемнон и его компания настояли на этом) пришлось овладеть этим сложным и неблагозвучным языком. Мрачные времена наступили для него. И тут наконец объявился Энкиду, далеко на севере, в одной из холодных областей. Энкиду отправился на юг, и скоро друзья воссоединились во второй раз, и снова жизнь в Аду стала легкой для Гильгамеша из Урука.

Но теперь они снова разлучены, и на этот раз чем-то более холодным и жестоким, чем смерть. В это трудно поверить, но они поссорились, наговорили друг другу ужасных слов, за тысячи лет ни в стране живых, ни в стране мертвых они так не ругались, а под конец Энкиду заявил то, что Гильгамеш никогда не думал от него услышать:

— Я не хочу тебя больше знать, царь Урука. Если ты снова перейдешь мне дорогу, я убью тебя.

Гильгамеш не мог поверить, что это говорит Энкиду. Может быть, это сказал какой-нибудь демон Ада, принявший обличье его друга?

В любом случае Энкиду ушел. Он исчез в суматохе и путанице Ада и поселился там, где Гильгамеш не мог его найти. А когда Гильгамеш попытался разузнать о нем, то получил ответ:

— Он не будет говорить с тобой. Он больше не любит тебя, Гильгамеш.

«Не может быть, вероятно, здесь замешано какое-то колдовство, — подумал Гильгамеш. — Конечно, это козни Новых Мертвецов, которые могут настроить брата против брата и заставить Энкиду упорствовать в своем гневе». Гильгамеш был уверен, что пройдет время, и Энкиду одержит победу над чарами, которые овладели его сердцем, и откроет себя для любви Гильгамеша. Но время шло, Ад менялся, а Энкиду все не возвращался в объятия брата.

Что оставалось делать? Только охотиться, надеяться и ждать.

Итак, в этот день Гильгамеш охотился на пустынных окраинах Ада. Он убивал снова и снова, и на исходе дня пронзил стрелой горло чудовища, более отвратительного, чем обычные создания Ада. Но оно обладало ужасающей живучестью и бросилось бежать от него, роняя темную кровь из разорванной глотки.