– Ап-п-п-чхи! – И замогильный голос прогундосил: – О величайший, достойнейший, прекраснейший, умнейший и добрейший из величайших, достойнейших, прекраснейших, умнейших и добрейших! Не закрывай, во имя Пророка, да прославятся твое и его имена в веках, этой бутылки, пока я не воссоединюсь!.. Ап-п-п-чхи!
Я поднял глаза и обмер. Надо мной под прокопченым потолком болталась, как надутый водородом шарик, голова в затейливо накрученной грязной чалме. Тела не было, только плавающая отдельно и чуть дрожащая ладошка вежливо прикрывала рот головы, корчившейся в позывах чихания.
Чуть придя в себя и лишь слегка заикаясь, я спросил:
– Т-ты кто? Уж не Ха-хот-табыч ли?
– Он, он самый, Гасан Абдурахман ибн Хоттаб Ибн… и так далее, – согласно закивала голова и из-за отсутствия шеи завертелась под потолком, еще больше смахивая на воздушный шарик. Потом она вдруг прекратила вертеться, уставилась на меня проникновенным взором и нежно проворковала: – Пробочку-то, дорогой, отпусти, во имя Аллаха милостивого и милосердного, не придерживай. А то как-то неудобно, понимаешь, голова здесь, а тело там… Ап-п-п-чхи!
С этим громогласным «апчхи» пробка вылетела из бутылки, больно ударив меня по руке, и воссоединившийся с телом Хоттабыч плавно спланировал в ближайшее кресло. Дело принимало занятный оборот. Я присел напротив и спросил, стараясь сохранить серьезность:
– Ну что, будешь служить мне?
– Еще чего! – закачалась чалма.
– Почему это?
– А с чего бы, о никчемнейший из никчемнейших, я должен тебе служить? Ап-пчхи!
Вот так метаморфозы! Как быстро величайший, достойнейший, прекраснейший, умнейший и добрейший превратился сначала в просто дорогого, а затем вдруг без всякого перехода в никчемнейшего. После такого делай добро людям… Хотя при чем тут люди? Передо мной сидел и, кажется, нагло ухмылялся джин.
– Ну как… Вроде так полагается.
– Хрен тебе, о глупейший из глупейших! Я обязан служить только величайшему, достойнейшему, прекраснейшему, умнейшему и добрейшему из величайших, достойнейших, прекраснейших, умнейших и добрейших – Сулейману ибн Дауду, мир с ними обоими.
– А как же Володька Костыльков, пардон, Волька ибн Алеша?
– О, Волька ибн Алеша, да пребудет он во здравии, – Хоттабыч молитвенно сложил руки у носа, – освободил меня от печати Сулеймана ибн Дауда, еще один мир с ними, всеми троими! А ты что, шайтан из шайтанов? Думаешь ты освободил меня? Очень надо было! Если ты заметил, о, заносчивейший из заносчивейших, пробку-то я сам открыл. Изнутри. Без твоей помощи. Любопытство, так сказать…
Вот чертов джинн! Любопытно, видите ли, ему стало. Да катился бы он… Но джин только самодовольно усмехнулся:
– Спокойней, спокойней, о, неврастеничнейший из неврастеничнейших! Я же тебя без рентгена насквозь вижу и мысли твои читаю, как если бы они были написаны золотом на тончайшем шелке рукой искуснейшего из каллиграфов, когда-либо писавших Книгу. Никуда я не покачусь. Дело в том, о, несведущий из несведущих, мне тоже интересно знать, что рассказал Повелителю правоверных досточтимый Ахмед ибн Фадлан, да пребудет на нем высочайшее благословение.
Хоттабыч поудобнее устроился в кресле, явно намереваясь присоединиться к тебе, мой ничего не подозревающий читатель. Джинн прикрыл глаза, и гостиная Баскервидь-холла тут же наполнилась скрежещущими звуками, как будто никуда не уезжавший Бэрримор непрерывно открывал и одновременно закрывал дверцы сотни рассохшихся буфетов с настойками и наливками. Да, храпеть джинны умеют! Ладно, пусть пока дрыхнет старикашка, а там поглядим.
Итак, кажется, мы будем читать ибн Фадлана втроем: я, ты, мой вернувшийся ко мне читатель, и Хоттабыч. Поскольку теперь в гостиной Баскервиль-холла некому налить в воображаемые бокалы вонючего древнего пойла из тутошних подвалов, да пропадут они пропадом, мы будем обсасывать самые занятные места записок ибн Фадлана, посасывая при этом вместо протухшего эля свежий баночный «ПИТ». Зато ты, мой суетливый читатель, по-прежнему можешь время от времени покидать нас с Хоттабычем по своим делам и в любое удобное для тебя время возвращаться обратно (не забыв принести новую упаковку пива!), а я все так же буду терпеливо дожидаться тебя, чтобы продолжить прерванное чтение. Но прежде чем приступить к новому этапу самообразования, полезно напомнить тебе, мой не чересчур эрудированный читатель, об обстоятельствах появления на свет нашего чтива.
В глубоко чтимом мною многотомном издании – Большой советской энциклопедии (в дальнейшем мы опять будем пользоваться аббревиатурой БСЭ) – об ибн Фадлане можно прочитать следующее: