У фонтанов желания

И дело тут не только в удовольствии. Говорят, путешествовать — значит «проветриться». На самом деле все наоборот. Скитальческая жизнь только острее заставляет почувствовать, в каком надежном плену держат нас наши иллюзии; до какой степени душа наша, если можно так выразиться, «не сдвинулась с места». Вогезы, Камарг, Орес, — все эти места похожи одно на другое. «Ну и пусть, — думаешь ты, — пейзажи интересуют меня лишь постольку, поскольку мне интересны населяющие их люди. Ах, как хорошо бы полюбить кого-нибудь, чтобы оживить все это!» Но чувства, которые возбуждают в нас люди, тоже, увы, похожи одно на другое. Чем чаще меняются лица, города, обычаи, вообще вся реальная сторона переживаемых нами приключений, тем для нас очевиднее, что сами мы среди этого остаемся неизменными. Мы заранее знаем, как будем вести себя в определенной ситуации, знаем, какие прежние ошибки непременно повторим в сотый раз, какие слова, произнесенные уже тысячу раз, произнесем опять: слова нежности, слова обещания, слова угрозы. Мы можем с точностью до нескольких дней предсказать, когда именно проявятся последствия нашего опрометчивого поступка, словно это хорошо рассчитанный театральный трюк. И в такую однообразную игру со своим неисправимым «я» предстоит играть еще лет тридцать. Как это выдержать?

А ведь того, кто изливает здесь эти жалобы, можно назвать воплощением изменчивости! Но изменчивости неизменной. Вспомним карусель: деревянные лошадки без конца проносятся у нас перед глазами, но их всего семь, и им никогда не стать восьмеркой. Как же должны страдать те, кто состоит не из семи частей, а из одной-единственной? Хотя можно предположить, что они, напротив, вполне довольны своим положением.

Слова, сказанные историком о Мессалине — lassata, sed non satiata[22] — принято понимать так, что тело императрицы было утомлено любовными играми. Неверно: она утомилась душой, утомилась от самой себя и от бесконечного повторения себя. Собственная одержимость ей отвратительна, но избавиться от этой одержимости она не в силах. И если в аду ей придется наливать бочку Данаид, вечно наполняемую и вечно пустую, или толкать камень Сизифа, вечно поднимаемый вверх и вечно скатывающийся вниз, она лишь будет делать то же самое, что делала всю свою жизнь (и это очередной раз показывает, как глубоко греческие мифы проникли в тайну человеческой души).

Мне скажут: «Тебе предлагают покой. Покой, ниспосланный Богом. Чего ты ждешь, дурачок, почему не примешь его?» Жду, чтобы этот покой стал покоем для меня, а не для вас. Покой — это когда вокруг никого нет!

А что будет, когда я воссоединюсь с Богом? Пока этого не произошло, я в минуты физической усталости могу порою возлагать смутные надежды на это воссоединение. Но поверьте: если мы с Ним воссоединимся, Он мне очень быстро надоест. И на что мне тогда возлагать смутные надежды, как не на то, что не от Бога? Нет, пусть надежда, воплощенная для нас в Боге, ничтожно мала, давайте пощадим Бога. Ведь все, чем мы овладели, погибает для нас.

*