У чужих берегов

Прочитав письмо, я вызвал жену Шаркунова и официально допросил «в качестве подозреваемой». Она, узнав истину, плакала и повторяла: «Боже мой! Такой милый, предупредительный, интеллигентный молодой человек! Кто бы мог подумать! Отрекомендовался так культурно. Говорит – я уполномоченный кооперации из округа, пожалуйста, гражданка, довезу почти до Святского в своем экипаже. Мой-то не догадался даже лошадь за мной на станцию послать, хотя и то верно, что я, когда от мамы из Омска возвращалась, телеграмму уже с дороги дала... Опоздала телеграмма, а тут – попутчик. Такой культурный, вежливый и даже очень воспитанный».

На другой день после допроса Анна Ефимовна спешно выехала снова погостить к маме в Омск. Когда она усаживалась в милицейский ходок, я заметил, что лицо ее опухло от слез, а правый глаз перевязан платочком и прикрыт цветастой шалью...

Отправив супругу, Шаркунов вошел ко мне в камеру нетвердыми шагами. От него явственно попахивало. Сев к столу, достал из коробки папиросу, но, повертев в пальцах, не закуривая смял и выбросил.

Сказал:

– Теперь мне с ним на земле места не хватит... Вот так, товарищ следователь.

И ушел, звеня огромными драгунскими шпорами.

...Шаркунов с оперативной группой надолго выехал в район...

В этот раз операция кончилась полным разгромом огоньковцев. Настигнув банду на небольшой заимке, где Огоньков устроил дележку с цыганскими главарями, Шаркунов окружил населье плотным кольцом винтовок.

Из девяти бандитов семь остались на месте. Попутно пристрелили пустившего в ход двустволку цыганского баро и выгнали из района весь табор.

Банда прекратила существование.

В районе наступило затишье: кончились дорожные ревизии и юмористические расписки. Но Дьяконов, узнав о разгроме банды, сомнительно покачал головой, а легко раненный в перестрелке Шаркунов ходил мрачный: среди убитых Огонькова не оказалось.

Бесследно исчез также наш Ромка. Цыгане утверждали, что Ромки не было ни в таборе, ни в банде...

Вскоре выпал снег, и потянулись серенькие ноябрьские дни с вялыми снегопадами, их сменил морозный декабрь.

Деревни постепенно впадали в зимнюю спячку, и в райцентре наступила тишина, оживляемая лишь мелкими происшествиями. Тут всполошился товарищ Петухов и бросил лозунг: «Зима – время политграмоты».

Кроме литературных занятий, для райпартактива были учреждены обязательные кружки политграмоты. В это резиновое слово товарищ Петухов ухитрился влить столько содержания, что сейчас, спустя тридцать лет, диву даешься: какие же крепкие нужно было иметь мозги, чтобы выдержать невообразимую петуховскую смесь из Марксова «Капитала», текущей политики, Кантова «дуализма» и христианской философии Гегеля...

Вскоре районные «деятели» озлились и пожаловались в край. Из крайкома прибыл инструктор, вдребезги разнес всю петуховскую «программу максимум» и в конце своего выступления на бюро кратко сформулировал тезисы политучебы:

– Ленин. Экономические и идеологические основания для переустройства деревни. Правая оппозиция. Ленин.

– Ну, это нам – запросто! – оптимистично заявил товарищ Петухов. – Разобьем правых в пух!

– Разгромили атаманов, разогнали воевод!.. – подал реплику молчавший до сего Дьяконов.

Приезжий инструктор осведомился:

– А у вас в районе правые есть?

– Выявим, – бодро ответил Петухов. – Выявим и – того, разделаем под орех! Впрочем, думаю, у нас правых вообще не должно быть!

И с мест закричали:

– Нет у нас правых!

– Тут все партизаны!

– Откуда среди нас оппозиция?!

Дьяконов вдруг поинтересовался у заврайзема:

– Слушай, Косых! Ты на днях выдал семь ссуд. Кому?

– Не помню...

– Зато я помню. Афиногенову, Темрюку, Куркову, Русакову, Неверовскому, Низаметдинову, Дремову. Так? Что молчишь? И все они – середняки. А Неверовский – крепкий середняк.

– Неверовский – боевой партизан! – со злом отозвался заврайзем. – Трижды ранен! Орден Красного Знамени имеет!

– И еще двух батраков... Тоже забыл?

– Я не один решал! Крайзо утвердило!

– Правильно! Все верно! – подтвердил Виктор Павлович и обратился к инструктору: – Двум беднякам ссуду не выдали. Отказали. Как это называется, товарищ?

– Правый уклон на практике, – добродушно сказал инструктор. – А вы искать собираетесь, товарищ Петухов!

Петухов постучал по столу карандашом.

– Поступило предложение: создать комиссию для проверки всей деятельности нашего земельного отдела! Предлагаю следующих товарищей в комиссию...

– Вот она, политучеба-то, как обернулась! – сказал Шаркунов, когда я зашел к нему дня через два вечером на квартиру почаевничать. – Занятно!

Шаркунов прилаживал на стене большую красочную олеографию в застекленной рамке. По зимней лесной дороге мчится ошалевшая от страха тройка. Возница неистово нахлестывает лошадей с выпученными глазами, а седоки отстреливаются из револьверов от наседающей волчьей стаи.

– Нравится? – спрыгнув с табуретки, спросил Шаркунов.

– Хорошо сделано! Хотя и неправдоподобно.

– Почему неправдоподобно? Бывает всякое...

В этот момент из кухни послышалось хрюканье поросенка. Зная спартанский образ жизни Шаркунова, я удивился:

– Ты что это, Василий, стал живностью обзаводиться?