У бирешей

«У нас слишком мало сведений! — театрально воскликнул он. — Наше знание — всего лишь фрагменты, осколки! Мы больше не постигаем великих взаимосвязей, ибо традиция утрачена! Рассказывают, будто наши отцы намеренно вставляли в Книги слова, обладающие свойством зеркал, — для того, чтобы сделать тексты непереводимыми и тем самым исключить возможность фальсификаций. Уверяю вас, при чтении иных предложений так и осязаешь их хрупкость и думаешь: если произнести их вслух, они разобьются. И даже некоторые буквы в отдельных словах: если прикоснуться к ним пальцами, возникает ощущение, будто звуки улетают — и в то же время остаются на месте. В определенные эпохи все эти слова и предложения становятся невероятно чувствительными — одно-единственное неправильное ударение способно разрушить их смысл. Существует детская считалка, которая именно о том и говорит: “Если слова обратить в зеркала, / то превращаются тени в слова”. Говоря иначе: если кто-то, пренебрегая смыслом Книг, влагает в них свой собственный смысл, текст превращается в фантом, а падающая на него тень читателя становится посланием этого текста. Как я уже сказал: сила традиции утрачена. Нам в наследство оставили Книги, однако не оставили руководства, которое помогло бы в них разобраться. Нам даны разгадки, но путь к разгадкам утрачен. Если бы этот путь был нам известен, мы бы далеко обогнали всех в любой области науки — уж поверьте! Но сейчас в руках у нас всего лишь дурацкая деревяшка, которая ровно ничего не способна поведать о волшебной пляске вращающегося волчка. Лучше всего последовать примеру Гикатиллы — отбросить мертвую деревяшку и уйти прочь. Лично я так и поступаю: мертвецов я, стало быть, хороню в лежачем положении, как оно и принято почти во всем мире, — так они по крайней мере пребывают в покое. Вдобавок я добился того, чтобы кладбище перенесли подальше от колодца!» — самодовольно заметил Йель Идезё.

Подобное начинание (усердно разъяснял он дальше) было чрезвычайно трудно осуществить, имея дело с таким неподатливым и упрямым народцем, как биреши, и ему стоило величайших усилий провести свой замысел в жизнь. В легендах колодцы иногда именуются «очами Ахуры» *; воду в здешних краях — из-за необыкновенно высокого содержания соли — почитают как слезы самого Бога. Покойников раньше хоронили как можно ближе к «божьим очам», тем самым вверяя их божьему покровительству. Но, невзирая на всевозможные суеверия, глубоко укоренившиеся в душе бирешей, Йелю Идезё все-таки удалось добиться своего, так как он использовал против своих сограждан их собственное любимое оружие.

«Вам ведь уже известна легенда об Иглемече и Таме, — продолжал он. — Иглемеч — или, точнее, Иглемееч — это географическое название, Ильмюц. А Там — это искаженное слово “Штрем”, так называется городок, находящийся дальше к югу. Легенда о встрече Иглемеча и Тама основывается на доподлинном историческом событии, имевшем место в 1360-х годах. В ту пору обитатели Ильмюца, по совету одного из бирешей, оставили свою деревню. Все колодцы были заражены. Выходившая из трупов влага и ядовитые газы превратили всю местность в одно огромное болото!» Пригоршня земли, которую зачерпнул Иглемеч и которая обратилась в пламя, символизирует болотную почву, перенасыщенную газами, — объяснял мне шкуродер. А то, что вода из колодца запеклась кровавой коркой на ладони анохи, означает, как далеко зашел процесс смешения грунтовых вод с кладбищенскими стоками. Таким образом, легенду следует воспринимать как настойчивое предостережение о пагубных последствиях традиционного способа погребения. Анохи Ильмюца адресовал это предостережение анохи Штрема и его соседям по городку, однако те не последовали совету. Потому они и погибли. Повторяющееся указание на то, что время для Иглемеча остановилось, следует понимать как предостережение о близости смерти. Что же касается выражения: «Здесь — понедельник. Громыхания исполнена его вечность!», то в нем символизировано зрелище разверзающихся могил, чьи ядовитые исторжения грозили убить все живое. «Предостережение пришло вовремя!» — воскликнул Йель Идезё. Мне опять бросилось в глаза, что о давным-давно прошедшем здесь говорили так, будто оно совершается прямо сейчас. «О, если бы обитатели Штрема верно истолковали послание! — сетовал он. — Однако в слепоте своей биреши выбросили “е” из “emeth” (истина) и тем самым сами на себя накликали “meth” (смерть)!»

Следуя внутреннему побуждению, я посылал шкуродеру предостерегающие взгляды, указывая ему на Де Селби, с присутствием которого ему не худо было бы считаться. У того слезы то и дело скатывались по щекам во время всех этих рассказов. Но могильщик то ли не замечал моих знаков, то ли по какой-то причине предпочитал их не замечать.

Один раз, когда я снова попытался указать ему на Де Селби, он обратился к служке почти резко, в тоне выговора: «Перестаньте вы так убиваться! Это всего-навсего животное, в конце-то концов, и самое худшее для вас теперь уже позади!»