У бирешей

«Так, как сделали это вы, столь решительно, столь мужественно — так способен вести себя лишь тот, кто отлично разбирается во всем. Сначала я, вообще-то, хотел заключить пари с самим собой, но сразу оставил подобную мысль, потому что и без того было ясно: вы решитесь пойти обратным путем. Конечно, вы сделали это неумышленно — но если в чьей-то душе живет страх, то разве не попытается такой человек, пусть бессознательно, но со всем тщанием, избежать великой опасности? Если взгляд устремлен прямо к цели, то и пропасть не широка, и прыжок через нее непременно удастся. Так и следует поступать! — сказав это, он прищелкнул пальцами. — А я совсем не таков: я прежде всего думаю о своем удобстве и здоровье. Я хватаюсь за ту руку, которую протягивает мне “путь туда”. И шагаю себе все прямо и прямо, пусть и идти случается далековато, и говорю тоже все напрямую. Вы, напротив, всегда выбираете неудобное. Если вам кто-то протягивает руку, вы убираете свои руки за спину и отворачиваетесь. И вы правы! Кто его, в самом деле, знает, кому принадлежит эта рука? Опасный обратный путь кажется вам лучше, чем оживленная главная улица. Вам определенно и Инга тогда понравится. Итак, к Инге!» — Де Селби совсем запыхался. Запутавшись в собственных речах, он все еще продолжал жестикулировать, хотя перестал говорить, и, когда мы достигли места, где я накануне вечером оставил тачку, он, вконец обессиленный, повалился на траву.

Я нашел тачку не там, где предполагал. Кто-то опрокинул ее и столкнул вниз с откоса. Она валялась в русле ручья вверх дном, задрав ножки кверху, будто зарезанная. Я ринулся вниз по склону. Деревянные ладони были отломаны и валялись рядом с тачкой в сухой, растрескавшейся глине. Казалось, эти руки имели некое отношение к тому, о чем только что говорил Де Селби; при этом зрелище я с ужасом подумал о том, до чего же малым уважением пользуется чужая собственность в этих краях. Мне нелегко было взяться за протянутые ко мне руки, но ведь я их и не отрубал. То, с каким искусством и тщанием украшали здесь даже самые малозначительные предметы, наводило меня на мысль, что местные жители как нельзя более ясно понимали: для создания одной-единственной детали требуются объединенные усилия многих людей, — и в то же время мне нигде еще не приходилось встречать такого равнодушия и презрения к этому совместному труду, какое я видел здесь. Результат кропотливой, долгой, затейливой игры был уничтожен в мгновение ока. Какой-то ребенок посмел разрушить то, что было создано общими усилиями; и вдобавок ребенок считал, что имеет право гордиться своим разрушением, потому что — насмехаясь надо всем! — он после своего деяния спустился вниз по крутому склону и воткнул в щель в днище тачки, вместо деревца в честь окончания строительства ¹, ореховую ветку причудливого вида, спицами растопырившуюся в разные стороны и сросшуюся наподобие колеса, — такие ветки зовутся «моньорокерек» *, то есть «круглый ореховый куст» или «Дикая охота» *; в здешних краях их иногда втыкают за ленту шляпы взамен других трофеев.

Пока я ставил тачку на колесо и затем с огромным напряжением толкал ее вверх по склону, Де Селби смотрел на меня сверху вниз, опершись о землю разведенными по сторонам руками, точно готовился к прыжку. «Вы хорошо делаете свое дело, — сказал он. — Если бы я был вашей тетушкой, — а кто знает, может быть, я — на самом деле она и есть! — смеясь, добавил он, — я бы ни за что вас отсюда не отпустил». Он встал и отряхнул брюки, к которым прилипло несколько сухих травинок. «А я вам еще даже не рассказал, кто такой Инга!»

Инга считает