Луиза посмотрела на вторую порцию виски и заглотнула ее залпом. Я последовал ее примеру, надеясь, что она не переоценивает своих сил. Мало радости, если она надрызгается в стельку.
— Сколько тебе лет? — спросила она.
— А ты не любишь околичностей.
— Это экономит время.
— Мне сорок четыре.
— Бог ты мой! — сказала она. — Так ты волновался, не слишком ли я молода для тебя? Ты над этим ломал голову?
— Отчасти.
— Мне тридцать три. Тебе полегчало?
— Да. Я думал, тебе двадцать шесть.
Я слегка покривил душой. С первого взгляда я дал ей много меньше, потом- чуть больше. В среднем получалось двадцать шесть.
— Мне хотелось бы стереть последние несколько минут и начать все с начала, — сказал я ей.
— Я не против. — Она прикурила одну сигарету от другой. Это единственное, что мне в ней не нравилось, но нельзя иметь все сразу.
— Ты не ошиблась насчет меня. — Признание далось мне, вопреки ожиданиям, довольно легко. — Я одинок и подавлен. По крайней мере был. После встречи с тобой я чувствую себя гораздо лучше.
— Несмотря на кофе на коленях?
— Я имею в виду позже, на эскалаторе.
Она наклонилась над столом и коснулась моей руки.
— Я знаю, что ты имеешь в виду. Ненавижу аэропорты в чужих городах. Чувствуешь себя таким безликим и потерянным в толпе.
— Особенно в это время года.
— Да, верно. Все такие озабоченные. У выхода куда приятнее- там люди встречаются, радуются друг другу. А в зале ожидания я работать не люблю. Все спешат, все нервничают, и с компьютерами вечные накладки. То заказ на билеты куда-то запропастился, то еще что-нибудь… Да ты и сам знаешь.
Я похолодел. А что если она все-таки репортер?
— Когда меня послали из кассы в ангар, я почти обрадовалась, представляешь? То есть после того, конечно, как мне пообещали, что там не будет трупов.
Я молчал. Если она хочет кровожадных подробностей, самое время перейти к расспросам.
— Но мы ведь условились не говорить о работе, — сказала она. — Мне только хотелось бы понять, почему у человека, которому всего сорок четыре, такое грустное лицо.
— Я лепил его понемножку долгие годы. Но тебе это вряд ли будет интересно.
Именно об этом мы и проговорили до самого ужина: о моей жизни и тяжелых временах. Я пытался остановиться, но тщетно. Слава Богу, я хоть не плакался ей в жилетку, но что именно я плел после энного бокала, помню довольно смутно. Помню только, что о подробностях своей работы не распространялся, так что в каком-то смысле наш договор остался в силе. В основном я рассказывал ей о том, что работа делает со мной. И еще о том, как закончилась моя семейная жизнь. Как я просыпаюсь от страха перед падением с высоты. Как пробираюсь во сне по длинному темному туннелю, полному огненных вспышек.
Виски пошло нам на пользу. Когда официант принес еду, мы выхлестали уже Бог знает сколько порций, и я чувствовал себя на редкость легко и раскованно. Излив то, что годами копилось в душе, ощущаешь восхитительное облегчение.
Но увидев поставленные перед нами тарелки, я вдруг сообразил, что наш разговор был по сути монологом. Луиза участвовала в нем лишь парой внимательных ушей и таким же количеством сочувственных реплик.
— А тебе твоя работа нравится? — спросил я. Она рассмеялась. Я поймал ее взгляд и не заметил в нем упрека. — Слушай, извини. Я, наверное, надоел тебе своей болтовней.
— Лучше ешь давай, а то остынет. Ты мне не надоел. Я же говорила: мне показалось, что тебе нужен друг.
— Ты говорила, тебе он тоже нужен. Боюсь, я не оправдал твоих ожиданий.
— Тебе необходимо было выговориться, и я польщена, что твой выбор пал на меня. Наверное, причиной тому послужило мое честное лицо или еще что-нибудь.
— Или еще что-нибудь.
Я почти забыл уже, как хорошо быть в ладу с самим собой, и я был ей благодарен. Пытаясь исправить свою оплошность, я попросил ее рассказать о себе, и она рассказала немного, пока мы ели.
Отец у нее- денежный мешок. Она закончила художественный колледж где-то на востоке Штатов. В юности ей и в голову не приходило, что когда-нибудь придется зарабатывать себе на жизнь. Она вышла замуж за хорошего парня, который впоследствии оказался не таким уж хорошим. Она оставила его и попыталась добиться чего-нибудь своими силами. Но не получилось.
Как я понял, художника из нее не вышло. Она пришла в ужас, увидев, как трудно самой себя обеспечить, но к отцу возвращаться не захотела. Время от времени он шлет ей подарки, вроде той машины на улице, от которых у нее не хватает силы воли отказаться.
Она рассказывала свою историю бегло и без запинок и закончила перед десертом. На каждый мой вопрос ответ выдавался мгновенно. Это было поистине поразительно, потому что где-то на середине рассказа я поймал себя на том, что не верю ни единому ее слову.
И знаете что? Мне было все равно. К тому времени я словил приятнейший кайф- не напился, а просто блаженствовал. Луиза не отставала от меня ни на глоток, но, насколько я мог судить, была совершенно трезвой.
— Ты умеешь летать? — спросил я ее.
Она посмотрела удивленно, потом подозрительно.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Я просто подумал, что умеешь.